– А что будет, когда он очнется? – поинтересовался Майкл.
– Когда оно очнется, мы с Робертом зададим ему кое-какие вопросы о его преступлениях и о преступлениях всей шайки, – ответил Валентин. – А когда получим все необходимые признания, передадим его Конклаву, чтобы ему назначили наказание. Такой вариант тебя устраивает, Майкл?
Впрочем, ответ его, казалось, совершенно не волновал, так что Майкл счел за лучшее промолчать.
Когда они остались одни, Роберт уточнил:
– Значит, теперь мы будем просто ждать?
Валентин улыбнулся.
Когда ему того хотелось, его улыбка могла заставить дрогнуть любое, даже самое заледеневшее сердце.
Но сейчас в улыбке Моргенштерна не было ничего доброжелательного. Она сочилась таким холодом, что Роберт с трудом удержался, чтобы не передернуть плечами.
– Я уже устал ждать, – Валентин вынул из ножен кинжал. Коснувшись лезвия из чистого серебра, ярко вспыхнул лунный луч.
Прежде чем Лайтвуд успел хоть что-то сказать, Валентин прижал кинжал плоской стороной лезвия к голой груди старика. Зашипела, сгорая, плоть, а следом раздался ужасающий вой – от жуткой боли пленник очнулся.
– Я бы не стал этого делать, – спокойно заявил Моргенштерн, когда черты лица старика стали заостряться, превращаясь в очертания волчьего силуэта, а на голой коже начал расти мех. – Да, я собираюсь причинить тебе боль. Но только перекинься в волка – и, клянусь, я тебя сразу же убью.
Трансформация остановилась так же резко, как и началась.
Старик мучительно закашлялся. Спазмы сотрясали его изможденное тело с головы до пальцев на ногах. Он был худым – настолько худым, что казалось, ребра вот-вот проткнут бледную кожу. Глаза ввалились, на усыпанном старческой пигментацией черепе оставалось лишь несколько жалких клочков седых волос. Роберт и не подозревал, что оборотни могут лысеть. В других обстоятельствах он, возможно, нашел бы в этом повод для веселья – но только не сейчас.
И ничего веселого никто бы не услышал в том звуке, который вырвался изо рта оборотня, когда Валентин провел острием кинжала от его ключиц до пупка.
– Валентин, это же просто старик, – нерешительно начал Роберт. – Может, нам…
– Послушай своего друга, – умоляюще прохрипел пленник. – Я тебе в дедушки гожусь.
Валентин наотмашь ударил его по лицу рукояткой кинжала.
– Это вообще не человек. Это чудовище, – проговорил он, обращаясь к Роберту. – И это чудовище делало такое, чего не должно было делать. Разве не так?
Оборотень, похоже, сообразил, что давить на жалость и ссылаться на преклонный возраст бесполезно. Он вытянулся и обнажил острые зубы. Из голоса его, когда старик заговорил, исчезли малейшие нотки мольбы.