– Не понимаю.
– Я предлагаю вот что: перестань беспокоиться о том, уверен ли ты в чем-то или нет. Позволь мне принимать все решения. Положись на мою уверенность, на мою страсть. Позволь себе быть слабым и верь в меня, потому что мы оба знаем, каким сильным я могу быть. Признай, что ты поступаешь правильно, потому что я знаю, что это правильно.
– Если бы это было так легко, – Роберт не смог справиться с нахлынувшей тоской.
Валентин взглянул на него с удивлением, как будто перед ним сидел неразумный ребенок, не понимающий природы вещей.
– Это будет легче легкого, если только ты сам этого захочешь, – мягко сказал он.
Когда Саймон выходил с лекции, мимо проскользнула Изабель.
– Девять вечера, комната Джона, – шепнула она ему на ухо.
– Что?
Она словно сообщила точное место и время его смерти – очевидной и неизбежной, если напрячь воображение и представить, что именно Изабель может делать в комнате Джона и чем это может закончиться.
– Час демона. Ну, знаешь, на тот случай, если ты все еще настроен лишить нас веселья. – Она задорно усмехнулась. – А то давай, присоединяйся.
В ее лице читались явный вызов и уверенность, что у Саймона кишка тонка его принять. Саймону тем самым напоминали: может, он и забыл все то, что когда-то знал об Изабель, но она ничего о нем не забыла. Строго говоря, она знала Саймона Льюиса куда лучше, чем он знал себя сам.
«Знала раньше, – сказал он сам себе. – Сейчас все иначе». Год в Академии, год учебы, сражений и отсутствия кофеина изменил его. Должен был изменить.
Вопрос лишь в том, насколько сильно.
Изабель сообщила ему неправильное время.
Да и могло ли быть иначе? Когда Саймон вошел в комнату Джона Картрайта, ритуал уже близился к завершению.
– Нельзя этого делать, – сказал Саймон. – Ребята, остановитесь и просто подумайте.
– Почему нельзя? – с вызовом спросила Изабель. – Приведи хотя бы один довод. Убеди нас, Саймон.
Выступления ему никогда особо не удавались, и ей это было прекрасно известно.
Саймон вдруг почувствовал, что злится. Это его школа и его друзья. Изабель плевать на все, что здесь происходит. Может, и нет никакой давней истории, никакой скрытой боли. Может, Изабель именно такая, какой и кажется, не более того: вертихвостка, которую не волнует никто, кроме ее собственной драгоценной персоны.
Что-то в глубине души отчаянно восставало против этой мысли, но Саймон заставил этот голос заткнуться. Речь не о его взаимоотношениях-которых-нет с девушкой-которая-не-его-девушка. Нельзя допустить, чтобы все свелось только к этому.
– Вы же не просто идете против правил, – сказал он. Ну как прикажете объяснить то, что кажется совершенно очевидным? Все равно что убеждать кого-то, что один плюс один равно два. – И дело не только в том, что вас могут вышвырнуть из Академии или даже вызвать в Конклав. Это просто