Мать Кира за одну эту мысль выдрала бы ей все волосы, но Мать Кира прошла через Последнюю Дверь. А сейчас, в ночи, когда Смерть скреблась за стенами, то, что до́лжно, уже не казалось таким важным.
Скара дрожащими пальцами отодвинула засов и прикусила губу, чтобы не издать ни звука.
И медленно-медленно открыла дверь.
После того как все закончилось, Рэйт дышал, не открывая глаз. Он хотел лишь обнять кого-нибудь, и чтобы его обняли, так что провел забинтованной рукой по ее голой спине и крепко прижал к себе.
Ракки был мертв.
Он все еще видел это, словно наяву. Все еще видел, как его лицо последний раз мелькнуло перед тем, как вспыхнул огонь и земля обвалилась.
Она поцеловала его. Не грубо и не поспешно, но было понятно, что это поцелуй на прощание, и Рэйт прижался ближе, чтобы он длился чуточку дольше. В его жизни было мало поцелуев. Может, не так много возможностей ждет и в будущем. Он всё своё время тратил попусту, и теперь каждый миг прошлого казался болезненной потерей. Она положила руку ему на грудь и легонько оттолкнула. Потребовалось усилие, чтобы оторваться.
Сдавленно застонав, он поставил ноги на тростниковую циновку и схватился за ребра. Весь бок жутко болел. Он смотрел, как она одевается – черная фигура на фоне занавески. В слабом свете было почти ничего не видно. Перекатывающиеся мышцы на спине, вены на ногах, свет на одной стороне лица, когда она от него отворачивалась. Он не знал, хмурилась она или улыбалась.
Ракки был мертв.
Он посмотрел на свою забинтованную руку. На миг он забыл о боли, но теперь она вернулась вдвое сильнее. Он поморщился, тронув руку, и снова вспомнил, как последний раз мелькнуло лицо брата, так похожее на его лицо и так непохожее. Как две носовые фигуры корабля, одинаково вырезанные, но смотрящие всегда в разные стороны. Только теперь фигура осталась лишь одна, а корабль плыл по течению безо всякого курса.
Она села рядом с ним.
— Болит?
— Словно всё ещё горит. – Он пошевелил пальцами и почувствовал огонь до самого локтя.
— Могу я что-нибудь сделать?
— Никто не может сделать ничего.
Они сидели в тишине, бок о бок, и ее ладонь лежала на его руке. У нее были сильные, но нежные пальцы.
— Тебе нельзя оставаться. Прости.
— Я знаю.
Он собрал разбросанную одежду, но, надевая ее, заплакал. В один миг он возился с ремнем, и больная рука была слишком неуклюжей, чтобы застегнуть пряжку, а в следующий его взгляд поплыл, и вот уже плечи содрогаются от тихих всхлипов.
Он никогда так не плакал. Никогда в своей жизни. Сколько бы побоев ему ни доставалось, что бы он ни потерял, сколько бы надежд ни провалилось – всегда рядом был Ракки.