Итану приходилось то и дело останавливаться, отдых уже отнимал больше времени, чем ходьба, отдышаться никак не удавалось, и пламя нехватки кислорода в легких по мере восхождения разгоралось все жарче.
* * *
На закате он распростерся на обросшем лишайниками валуне у того, что осталось от реки, – шестифутового стремительного потока, бурлящего в ложе, усеянном разноцветными камнями.
Прошло четыре или пять часов с тех пор, как он покинул альков, а солнце уже скользнуло за стену ущелья по ту сторону потока.
Как только оно скрылось, температура резко пошла вниз.
Итан лежал, глядя, как небо утрачивает краски, скукожившись от подползающего холода, проникаясь угрюмым осознанием, что больше ему не подняться.
Повернувшись на бок, он натянул капюшон на лицо.
Закрыл глаза.
Итан замерз, но хотя бы одежда была сухой. Он пытался навести порядок в роящихся мыслях и противоречивых эмоциях, а изнеможение подталкивало его к краю, за которым подстерегал бред, – а затем вдруг ощутил солнце, бьющее на капюшон.
Открыв глаза, сел.
Он по-прежнему находился на валуне у ручья, но уже настало утро, и солнце только-только заглянуло в ущелье поверх стены у него за спиной.
Я проспал всю ночь.
Дотащившись до ручья, он попил, и вода оказалась настолько ледяной, что заломило голову.
Съев морковку и немного хлеба, Итан с кряхтением поднялся на ноги и помочился. Как ни странно, чувствовал он себя намного лучше, боль уже не была столь всепоглощающей. Почти терпимой.
Он взял свой посох.
* * *
Стены ущелья начали смыкаться, ручеек обратился в тонкую струйку, а там и вовсе оборвался в роднике, дающем ему начало.
И едва журчание воды смолкло, тишина стала просто-таки оглушительной.
Ничего, кроме хруста камней под подошвами.
Одинокого вскрика птицы, пролетевшей в высоте.
Собственного тяжелого дыхания.
Стены по обе стороны от него стали круче, и вокруг уже ни деревьев, ни хотя бы кустов.
Лишь осколки камней, лишайники да небо.
* * *
К полудню Итан бросил свой посох, поневоле опустившись на четвереньки, карабкаясь вверх по все более крутому склону. Когда он свернул в излучину ущелья, поверх шороха потревоженных камней слуха достиг новый звук. Привалившись к валуну размером с малолитражку, Итан натужил слух, пытаясь вычленить этот шум среди собственного неровного дыхания.
Вот он.
Рукотворный.
Однородный.
Низкочастотный гул.
Любопытство повлекло его вперед, Итан ускорил восхождение, пока не обогнул поворот, за которым гул становился отчетливее с каждым шагом, наполняя душу предвкушением.
И когда наконец увидел это, ликование захлестнуло его жаркой волной.