– То есть вы утверждаете, что – по крайней мере, какое-то время, – я был мертв?
– Нет. Смерть… по определению… это нечто необратимое. Мы предпочитаем интерпретировать это как временное отключение – таким образом, что оно позволяет включить вас снова. Перезагрузить вас. Имейте в виду, я просто дал вам «вводный курс для чайников» в очень деликатный и сложный процесс. На доведение которого до совершенства потребовались десятилетия.
Дженкинс двинулся вперед осторожно, словно приближаясь к взбешенному зверю. Его головорезы не отступали от него ни на шаг, медленно двинувшись вперед, но он взмахом руки отослал их, остановившись в двух футах от Итана, и медленно протянул вперед руку, пока не притронулся к плечу беглеца.
– Как я понимаю, сразу охватить это умом трудновато. Этот факт не ускользнул от моего внимания. Вы не сумасшедший, Итан.
– Это я знаю. Я всегда это знал. Ну, и ради чего же все это тогда? Что это значит?
– Хотите, я вам покажу?
– А как вы думаете?
– Ладно, Итан. Ладно. Но должен вас предупредить… Я попрошу вас кое о чем в обмен.
– О чем?
Дженкинс не ответил. Вместо того он просто улыбнулся и прижал что-то к боку Итана.
Голова у Итана пошла кругом; он осознал, что последует, всего за полсекунды до того, как это на него обрушилось, – словно прыжок в ледяное озеро; все мышцы в унисон сократились, колени окаменели, и в точке контакта мучительно полыхнул доменный ожог.
А затем он оказался на полу, все тело его сотрясалось, а в поясницу впилось колено Дженкинса.
Укол иглы, вонзившейся сбоку в шею, снял эффект электромышечного расстройства, а Дженкинс, должно быть, попал в вену, потому что почти мгновенно боль от удара тазером рассосалась.
Рассосались все боли без исключения.
Эйфорический приход нахлынул стремительно и сильно, пока Итан тщился прозреть сквозь него, удержать в руках страх перед происходящим.
Но наркотик был чересчур прекрасен.
Чересчур тяжел.
И утянул его на самое дно безболезненного блаженства.
Не проходит и двух секунд с момента, когда последняя черная песчинка выскальзывает из верхней колбы песочных часов, как замок лязгает, и дверь распахивается.
Аашиф с улыбкой стоит на пороге.
Итан впервые видит его без платка, и его поражает мысль, что тот совершенно не похож на человека, способного сотворить с Итаном все то, что наобещал.
Лицо чисто выбрито и припорошено лишь легчайшим намеком на проклюнувшуюся щетину.
Черные волосы средней длины набриолинены и зачесаны назад.
– Кто из твоих родителей был белым? – спрашивает Итан.
– Моя мать была британкой. – Аашиф ступает в комнату. У стола останавливается и смотрит на лист бумаги. Указывает на него. – Надеюсь, с другой стороны он не так чист. – Переворачивает лист, мгновение разглядывает его и качает головой, глядя Итану глаза в глаза. – Ты должен был написать что-либо такое, что осчастливило бы меня. Или ты не понял моих указаний?