Карл уже два года был помолвлен с девятилетней Марией Анжуйской. Этот союз устроил дофин в пику тем брачным узам, к которым герцог Бургундский вынудил его самого, его сестру Мишель и брата Жана. Людовик считал свой брак с Маргаритой Бургундской несчастьем всей жизни. Однажды он признался Екатерине, что ему никогда не стать отцом наследника – он не желает ложиться в постель с дочерью заклятого врага. Вдобавок дофину претила мысль о потомках герцога Бургундского на престоле Франции.
– По-моему, враждебное отношение Людовика к герцогу вызвано не только ненавистным брачным союзом, – заметила однажды Екатерина. – Он никогда не говорит о двух годах, проведенных в Лувре под присмотром герцога Бургундского. Подозреваю, что наставники Людовика использовали весьма суровые методы наказания.
В том, что касалось брачных союзов, Карлу повезло больше. После обручения он покинул своего крестного отца, герцога Беррийского, освободившись от навязчивой стариковской опеки, и уехал в Анжер, где жил и учился вместе с будущей женой и ее братьями – любящими и умными детьми, умело взращенными их матерью, Иоландой Арагонской.
На следующий день после возвращения в Париж, несмотря на декабрьскую стужу, принц Карл пришел на мессу в королевской часовне. К чести принца, он преклонил колена перед отцом, хотя король испуганно отпрянул и захныкал. Екатерина заверила брата, что король всегда так ведет себя при встрече с незнакомцами, и пригласила Карла на завтрак в свои покои.
– Нам будет прислуживать Метта, – пояснила Екатерина. – Помнишь, здесь когда-то была наша детская?
Карл раздраженно скинул с плеч подбитый мехом плащ и уселся в кресло, которое я торопливо подвинула к столу.
– Нет, не помню, – отрезал принц, не обращая на меня внимания. – И не желаю вспоминать ни о жутком холоде, ни о постоянной рези в пустом желудке.
К счастью, Карл не превратился в обжору. Он вообще был мало похож на Катрин и Луи. Хилый и робкий двенадцатилетний подросток не обладал ни изяществом Екатерины, ни самодовольством Людовика. Шепелявость его пропала, но он по-прежнему картавил. Животным он доверял больше, чем людям, и привел в покои Екатерины двух огромных белых гончих, Хлодвига и Хлодовальда. Хорошо обученные псы в холке достигали плеча своего хозяина. Впрочем, я с трудом подавила раздражение, глядя на клочья белой шерсти на траурных драпировках и грязные следы лап на дубовых половицах.
Брат и сестра не виделись с малых лет, поэтому неудивительно, что начали разговор они довольно скованно.
Я подала Карлу миску с теплой водой, чтобы он ополоснул руки.