Также время от времени через его глаза проходили едва различимые импульсы света, как будто молния, которая вселила в него жизнь, осталась внутри него, бесконечно циркулируя по нервам. Он видел этот феномен во множестве зеркал веками; и даже если это могло его побеспокоить, то не по той причине, по которой пугало других.
Сшитый из трупов, он иногда беспокоился о том, что свет внутри мог быть признаком того, что когда свет оживил его, ему были переданы не только различные силы, но также душа, и, возможно, душа уникального свойства. Несмотря на то, что он пришел любить этот запутанно сплетенный мир со всем его изяществом и красотой, он был утомлен от раздора, который был также элементом плетения. И он устал от одиночества уникальности рождения не от мужчины и женщины. Он надеялся на лучший мир за этим местом, королевство мира и милосердия… и совершенной нежности. Но также его беспокоила возможность, что он обладал душой, потому что ярость и смертоносная жестокость его ранних лет, когда он был таким озлобленным и запутавшимся, оставили ему страшный груз вины, которую он обязан искупить. Возможно, господство мира не было наградой, которую он смог бы заслужить. Его внутренний свет мог быть адским огнем, от которого нельзя избавиться.
Встав со стула, инженер стоял в углу, образованном L-образным пультом управления, наблюдая за Девкалионом, как если бы он был настоящим демоном. Его круглое лицо и подвижные черты могли без труда складываться в улыбки и смех. Выражение шока и ужаса настолько не подходили к его обычному внешнему виду, что казались забавными, как непомерно преувеличенное выражение внезапного испуга, который мог примерить к себе мим, когда очень сильно стремился донести свою эмоцию аудитории без помощи голоса.
— Они не были людьми, — сказал Девкалион. — И независимо от того, как я выгляжу, я не один из них. Но многие из них направляются сюда, и они скоро будут здесь.
Рот инженера двинулся, хотя из него не донеслось ни единого звука. У него дрожали обе руки, так что он жестикулировал настолько хаотично, что не мог показать никакого знака, который имел хотя бы малейшее значение.
— Возьми себя в руки, парень. Ты должен сражаться или умрешь. Других вариантов нет. Сколько вас в здании?
Инженер сжал одну руку другой, как будто чтобы успокоить их обе, и когда, наконец, заговорил, его голос был неожиданно спокойным.
— Четверо. Нас всего четверо.