Девкалион переключился на карту и увидел, что радиостанция находилась на Ривер-Роуд, по пути к северо-восточной окраине города, примерно в двух милях от его текущего положения. Перевозчик № 1 по плану должен был прибыть туда меньше, чем через четыре минуты, чтобы забрать вечернюю смену KBOW. Это говорило о том, что нападение на радиостанцию могло уже начаться. Если маршрут, которым он следовал до KBOW, был единственным, который могла порекомендовать навигационная система грузовика, представление уже закончится к тому времени, когда он там появится.
Он открыл водительскую дверь, вылетел из грузовика — и шагнул с Расселл-стрит на парковку радиостанции.
Мистер Лисс вел машину по снегу в никуда и пытался думать, что делать дальше. Намми О’Бэннон ехал с ним, в то же никуда, потому что Намми не водил, но ездить мог.
Намми чувствовал себя не в своей тарелке, находясь в этой машине, потому что мистер Лисс ее украл, а кража никогда не была хорошим делом. Мистер Лисс сказал, что ключи были в замке зажигания, так что владелец хотел, чтобы кто-нибудь, кому она может потребоваться, воспользовался ей. Но едва ли они проехали милю, когда Намми понял, что это была ложь.
— Бабушка, она говорила, что если ты не можешь купить то, что есть у кого-то другого, или сделать это сам, то не должен продолжать всегда этого хотеть. Такое хотение называется завистью, и зависть может превратить тебя в вора быстрее, чем масло тает на раскаленной сковороде.
— Ну, прости меня за то, что я был настолько чертовски туп, чтобы раздобыть для нас машину, когда у нас не было ничего, — сказал мистер Лисс.
— Я не говорил, что ты был тупым. Я не называл ничьих имен. Это нехорошо. Я больше имел в виду себя.
— Я люблю называть имена людей, — сказал мистер Лисс. — Я испытываю от этого трепет. Я получаю удовольствие, называя имена людей. Я раньше заставлял маленьких детей плакать из-за имен, которые я им называл. Никто не решится мне сказать, что я не могу делать что-то, что приносит мне так много невинного удовольствия.
Мистер Лисс не выглядел таким же ужасным, как в этот день раньше. Его коротко стриженные серые волосы еще торчали во все стороны, как будто были шокированы всеми этими нездоровыми мыслями в его голове. Лицо его было сморщенным, словно он глубоко вгрызся в лимон, глаза — опасно-голубыми, как язычки газового пламени, клочки сухой кожи свисали с его надтреснутых губ, а зубы были серыми. Он выглядел так, как будто мог прекрасно обходиться без еды и воды, и именно поэтому у него появилось раздражение к процессу еды. Но какая-то часть ужасного его покинула. Иногда он мог почти нравиться.