Может быть, поэтому в отношении к ней императрицы не было никакого зла, никаких придирок, на которые бывают столь горазды оскорбленные женщины. Скромная фаворитка вызывала даже уважение, понимание: ведь, с точки зрения Александрины, не любить ее мужа было просто невозможно.
Среди фавориток императора, мнимых и действительных, была только одна, которую государыня ненавидела всеми силами души, хотя и являла к ней привычную светскую сдержанность и даже радушие. Это была признанная красавица Наталья Николаевна Пушкина, в девичестве Гончарова.
К Пушкину отношение при дворе и в обществе было тогда неоднозначное. Кто-то принимал его, кто-то нет. Кто-то восхищался, кто-то уничижал. Отнюдь не все считали, что это солнце русской поэзии. Александра Федоровна относилась к Пушкину с почтением, однако потом стала откровенно предпочитать ему Лермонтова, которого находила более страстным, более интересным и ярким. В отношении же к Пушкину императора Николая Павловича странным образом сочетались терпение, которое может проявлять учитель к способному, но нерадивому ученику, – и острая, тщательно скрываемая ненависть. В любых действиях Николая недоброжелатели пытались углядеть желание непременно уязвить поэта. А разве поэт не оскорблял императора?
Когда 8 сентября 1826 года император вернул его из Михайловской ссылки и дал аудиенцию во дворце, то задал вопрос:
– Что сделали бы вы, если бы 14 декабря были в Петербурге?
– Стал бы в ряды мятежников, – не без кокетства ответил поэт, совершенно убежденный, что ничем не рискует. Дело прошлое, не для того людей из ссылки возвращают, чтобы карать за несовершенные преступления!
Да, никакого наказания не последовало. Наверно, Николай видел насквозь этого человека, который не прибыл в Петербург 14 декабря лишь потому, что дорогу ему перебежал заяц. Пушкин отнюдь не был трусом, вот уж нет! Он просто был не создан для подвигов. И слава Богу, иначе солнце русской поэзии закатилось бы еще раньше.
Николай формально освободил его от официальной цензуры и предложил, что сам станет его цензором. Ах, какой писк подняли по этому поводу все вольнодумцы!
А как прохаживались приятели поэта насчет того унижения, которое ему было якобы нанесено назначением его камер-юнкером, дабы он мог сопровождать на придворные балы Наталью Николаевну, к которой питал слабость император! Но кем же его было назначить? Гофмаршалом, что ли? Служба придворная начиналась с малых чинов…
Однако при всем при том и Пушкин, и его приятели были правы, когда усматривали в действиях государя тонкое, изящно завуалированное стремление унизить великого поэта. И дело тут было не в политических взглядах, не в ревности к мужу красавицы Натали. Можно восхищаться красотой женщины – и оставаться джентльменом. Николай пытался… но не мог одолеть в себе обиды за брата. Ведь ни от кого не было секретом, что Пушкин боготворил императрицу Елизавету Алексеевну. И это, вероятно, и было тем камнем преткновения, который вызывал недовольство дома Романовых по отношению к поэту.