Она уже почти заперлась в холодном белом коридоре за железными дверьми — пусть кто-нибудь другой занимается ее проблемами, — как вдруг ее пронзило острие боли, свет брызнул в лицо и гладкая поверхность удушающего отчаяния треснула влажной раной. За последние несколько дней София не произнесла ни слова и теперь удивилась, когда в сухом горле запершило и крик разорвал тьму комнаты. У Софии начались схватки — с места в карьер. Вызвать медсестру, ехать в больницу было уже поздно. Впрочем, еще неизвестно, как бы ее там приняли. На занятия для будущих матерей София не ходила, к тому же пропустила несколько предродовых консультаций, потому что не могла превозмочь себя и счастливо улыбаться патронажной сестре. Ей не хотелось готовиться к тому, чего она не понимала.
Воды отошли ливнем, не похожим на слабенькую струйку Бет, и сразу же боль поднялась на отметку выше. Ничего общего с постепенным и плавным усилением боли в четкие промежутки времени, про которое писали журналы для родителей, через силу прочитанные Софией, пока она сидела в приемной у врача. И на медленное раскрытие матки, каким его показывают по телевизору в многочисленных документальных шоу, это тоже мало походило. Прежде Софии рожать не доводилось, и она не знала, чего ждать, но была уверена, что скоро все закончится. Очень скоро. В перерывах между резкими вдохами и выдохами, втягивая воздух и чуть уменьшая боль, она попыталась донести до Габриэля, что происходит. Излишние старания. Габриэль переживал вместе с ней, корчась в муках на другом конце кровати. Он побледнел, насколько такое вообще возможно при его темной коже, в отчаянии схватился за живот и стиснул зубы, сдерживая вопль.
— Что с тобой, Габриэль?
— Больно.
— Мне — да, но почему тебе?
— Не знаю… В прошлый раз… я… не чувствовал… боли…
— Правда? Ты никогда прежде не чувствовал боли?
— Нет… Все было по-другому… Меня с ней не было, — выдавил Габриэль.
— А разве ты не должен все время находиться при подопечной?
— Должен, но дело не в этом… Тогда между нами… ничего не было… Боже… Не было…
— Любви?
Габриэль закивал и, слегка очухавшись, глянул в глаза Софии:
— Ничего не было. Никогда не испытывал боли. Никогда не был влюблен.
София, которую грубые физические ощущения окончательно и бесповоротно вернули к жизни, отвлеклась на минуту от стонов и корчей и рассмеялась Габриэлю в лицо, развеселившись впервые за много дней:
— Такая вот хренотень, милый мой. Добро пожаловать в реальный мир.
Они поцеловались. А потом закричали. И застонали.
В двухминутной паузе между приступами София предложила Габриэлю вызвать «скорую».