Месячные тоже не пришли. День, когда их ожидали, миновал. Кровь запаздывала. Потом еще день, и другой. София осматривала живот, ждала, когда ее начнет тошнить, и не верила в реальность происходящего. Она попыталась сторговаться на взаимовыгодной основе с божками, что обретаются в теле. Из опыта — подростка, танцовщицы, путешественницы — она знала, что переезды, стресс, недоедание, даже сверхурочная работа способны все напутать, беспосадочный перелет запросто пошлет луну вспять, вырвав из земного притяжения, и тело на месяц-два уходит в отгул. Она знала, что нервы тоже могут быть причиной. Она прекратила нервничать. На целый час. Страх вернулся в тройном размере, увеличенный убывающей луной, как лупой. Она старалась нормально есть, оставаться спокойной, словно притворяться нормальной и значит быть таковой. Она хлебала джин, но она не любила джин и потому не допила стакан. Месячные не пришли.
София разглядывала свое тело в зеркале, разглядывала свое профессиональное будущее в зеркале. Взирала беспристрастно, насколько это было возможно, изучала грудь, живот, длинные ноги, гладкие мускулистые руки. Оглядела себя с головы до пят и попробовала переиначить отражение. Надула живот, положила руку на поясницу, встала в позу беременной. И не узнала себя. Это была не София. Она испугалась. София в образе будущей матери казалась незнакомкой, тело не сочеталось с лицом, не сочеталось с ее жизнью, такое тело ей было не нужно. И снова возврат к подростковым мучениям, поворот вспять, словно ее вялая агорафобия не заменила ненависть к телу, словно ей опять пятнадцать, тело и душа в разладе, и пальцы тянутся к опасной бритве, чтобы их помирить. София в ужасе попятилась от зеркала и забралась в постель. Воспитание Мессии в тот момент волновало ее меньше всего.
Пять дней спустя София ужинала с Бет и Питом и ни словом не упомянула о задержавшейся крови. Лучше вообще не заводить об этом разговор, тем более в присутствии малознакомых людей, составивших им компанию. Да и ни к чему надоедать Бет, опухшей от собственных и куда более насущных забот. За столом главным образом говорили о детях Бет: официально их появление ожидалось через три недели, но классические лайнерообразные формы Бет, ее явная готовность — и отчаянное желание — поскорей разродиться не допускали иных тем для беседы. Что Софию вполне устраивало. Неведение, пусть и кустарной выделки, не лишено блаженства.
На кухне Бет улучила момент, ухватила Софию за суетливую руку — кофейные чашки задребезжали в ее тонких, нервных пальцах.