После трех недель жизни без всякого заработка я оказался в таком отчаянном положении, что начал продавать свои носильные вещи. Это продолжалось до тех пор, пока у меня не осталась только та одежда, что была на мне. А тем временем хозяин «Восьми колоколов» уже требовал, чтобы я уплатил по счету. Наконец, наступил день, когда он пригрозил посадить меня за неуплату в долговую яму, а у меня в кармане не было ни пенса. Мне ничего не оставалось, кроме как собрать все свое мужество и решиться потревожить льва в его логове.
В зимние месяцы мой отец всегда жил в своем городском доме на Сент-Джеймс-стрит. Увидев меня, наш дворецкий отшатнулся, как громом пораженный. По его поведению и выражению лица я понял, что он догадывается о том, какой прием меня, по всей вероятности, ожидает в отчем доме. Он в растерянности проводил меня в библиотеку и сказал:
— Схожу узнаю, дома ли ваш батюшка, лорд Пелроуз.
Мне пришлось прождать не меньше получаса, пока отец не соизволил появиться. Тяжело ступая, он прошел мимо меня, мрачный, как грозовая туча, и, бросив на меня хмурый взгляд, уселся за письменный стол. Все это было чертовски неприятно, от пыли и нервного напряжения у меня пересохло в горле, и я разразился долгим, сухим кашлем.
Я никак не мог остановиться, разволновался еще больше и стоял перед ним, беспомощно шаркая ногой и держась руками за грудь.
Внезапно он рявкнул:
— Ну, какого дьявола тебя сюда принесло, молокосос недоразвитый?!
Я одними глазами умолял его о прощении и упрашивал не поминать старое, пытаясь вложить в свой взгляд все свое красноречие, но только и смог что выдавить из себя какой-то тихий хрип.
— Прости меня, отец. Черт подери, мне очень жаль, что я доставил тебе такое огорчение.
— Что? Ты хочешь сказать, что бросил свои извращенные привычки и стал мужчиной?
— Да, отец. Когда я был в Америке, я чуть ли не каждую ночь спал с одной актрисой.
Он взглянул на меня с нескрываемым удивлением, и на лице его обозначилось явное недоверие.
— Я тебя правильно расслышал? Ты действительно не врешь?
Я уже раскрыл рот, чтобы ответить, но он поднял руку и перебил меня:
— Не надо, не отвечай. Я терпеть не могу, когда мне лгут. — Он нахмурился и покачал головой. — Если бы я только мог знать наверняка… Если бы я только мог тебе поверить… Проклятье! Я ведь так хочу, чтобы ты в самом деле был моим сыном. Чтобы ты женился и подарил мне внуков. Ты ведь понимаешь меня, мальчик мой?
Я только кивнул головой в знак согласия. Воспоминания о моем гомосексуальном прошлом тяжким грузом давили на меня, и я был готов согласиться со всем, что он скажет.