Из трех домиков, стоявших на отшибе, Докучаев выбрал средний. Черными, негнущимися пальцами поскреб в стекло:
— Пустите, свой я, красноармеец, из окружения иду.
Сквозь иней заметил, как испуганно прижалось к окну женское лицо. На крылечко выскочил парень лет семнадцати в наспех накинутой телогрейке.
Облако ворвалось в сени вслед за Докучаевым, и он поначалу не разглядел хозяев. А те бросились к нему, раздели, разули, вымыли.
— Как звать, солдат, откуда? — пожилая женщина, чуть не плача, смотрела на Макара.
— Не повезло нам, мать. Уж и не знаю, кто из наших в живых остался. Эх, нам бы людей да техники побольше, танков бы… А до Москвы, верно говорят, недалеко?
— Недалеко, недалеко, — бормотал сердито хозяйкин сын, тот, что с крыльца привел. — Чего спрашивать-то? Ишь куда гадов допустили.
— Ты, Тихон, не ругай его. Разве он виноват? — мягко, не по возрасту рассудительно сказала меньшая девочка.
— Прячь скорей автомат, одежду. Ну как немцы нагрянут.
День минул спокойно. Но за околицей уже гудели моторы, слышались крики.
— Если придут, — поучала Анна Ефимовна детей, — говорите, что наш родной, обгорел, мол, когда детишек из горящего дома вытаскивал.
Едва забрезжило, застучали в дверь тяжелые сапоги:
— Матка, яйки, млеко! Немцы шумно ввалились в избу.
— Рус зольдат?
— Что вы, что вы! — скороговоркой объясняла Анна Ефимовна. — Он детишек спасал, не троньте его!
Фашисты стащили с Докучаева одеяло, заставили снять белье. Они искали солдатские метки. Не найдя ничего подозрительного и набрав из печи съестного, да прихватив добротную шубу, немцы ушли. Концовы привели в порядок избу, уложили в постель своего солдата.
— Тихон, — подозвал Докучаев мальчика, — может, мне уйти? Убьют ведь вас, если дознаются.
Вскоре наведался и полицай из местных, подозрительно покосился на Макара.
Ночью Концовы отвели Докучаева в другой дом, за лесочком. Жила там старшая дочь Анны Ефимовны, Анна, с мужем и детьми. Здесь советский солдат нашел заботу и тепло.
В тревоге прошел месяц. С Макара сняли бинты; он повеселел, почувствовал силу. Тихон приносил радостные вести — фашисты удирают, Волоколамск освобожден.
16 января ранним утром в Осташево пришла наша разведка, чуть позже вступили передовые части. Макар Докучаев стоял на крыльце, поправлял шинель, ушанку, поглаживал только что смазанный автомат. Искал своих. И нашел.
— Товарищ Гусев! Товарищ Гусев! Это же я — Докучаев!
Старший политрук обернулся, внимательно пригляделся, крикнул изумленно:
— Докучаев! Ты? Живой? А мы жене сообщили — пропал без вести. Давай в штаб скорее. Наступаем. Гоним немцев от Москвы. Дождались, понимаешь, дождались!