— Парень-то чей? Местный, с поселка?
— Да кто его знает, темно было на дворе. Незнакомый вроде. Какие такие приметы? Не знаю примет.
Короткое сообщение из больницы, протокол осмотра места происшествия, маленькая белая пуговица, протокол допроса Таниной бабушки…
Вот и все, чем я располагала, когда приняла дело к производству. Внимательно выслушала начальника отдела. Ознакомилась с результатами работы опергруппы. Про себя подумала: «Не густо».
Вполне резонно предположить, что Таня (жива ли она?) и ее мать знают парня. В этом случае задача решается просто: личность преступника устанавливается, остается его изобличить. Да, но если не знают?
— Саша, поезжай в Москву. Поговори с Таней и ее матерью, — попросила я инспектора уголовного розыска Мирошкина.
С нетерпением ждала его возвращения. То, что рассказал Мирошкин, ясности не прибавило.
— Приехали они в субботу к бабке в Катуар. А там у нее еще брат живет. Ну и надумали его навестить. Возвращались около полуночи. Только к дому подошли, вдруг из темноты человек вырос. И к Тане, за руку берет: «Пойдем, поговорить надо». Мать почуяла недоброе, всполошилась. Взяла его за рубашку, держит, дрожащим голосом просит: «Сыночек, отпусти, не тронь». Парень рванулся от нее, подскочил к девочке, чем-то ударил и бежать. Так толком она его и не разглядела. Говорит, раньше не встречался. Запомнила лишь рубашку в красную и синюю клетку. Спрашиваю: «Не оторвали ли вы ему пуговицу?» «Может», — говорит. А впрочем, и этого твердо не запомнила. Испугалась тогда сильно. Девочка в очень тяжелом состоянии, с ней я не виделся.
Славный он, думаю я о Саше. Сколько работает у нас? Год, не больше. Снова придется ему ехать в Москву. По неопытности он не понимает, что Танина мать знает больше, чем сообщила ему. А почему я так считаю? У меня ведь нет оснований ей не верить. Да и не видела я ее сама. Лет десять, кажется, назад я не могла никак в толк взять, как это мать избитого до полусмерти сына наотрез отказалась назвать имя хулигана. Вот тебе и неотвратимость наказания! Поди докажи таким.
Из института наконец-то позвонили: с Таней можно беседовать.
Александр вернулся возмущенный:
— Нина Сергеевна! Что это за люди? Мать, так та прямо заявила: «Ни я, ни моя дочь никаких показаний давать не будем. Прошу работников милиции закрыть дело. Дочь жива и, даст бог, поправится». Я ей: «Вы что? Вы понимаете, что преступник опасен не только для Тани, но и для других?» Я ей о долге, о неотвратимости… А она и девчонку подговорила.
Беседа инспектора с Таней ничего не дала. Та отвечала односложно либо вообще молчала, отвернувшись к стенке. К тому же беспокоились врачи. Девушка была очень слаба после операции.