— Ой! — подскочив с кровати, пискнула я. — Книжка вдохновляющая, морс расслабляющий… немудрено забыть про волосы! Бегу смываться! — и действительно побежала… в соседнее с кухней помещение, где в пространственном кармане у бабули была оборудована роскошная банька со всеми удобствами, включая бассейн, сауну и какую‑то новомодную штуковину в виде корыта с пузырьками. Арина Страхова любила удобства. Я, впрочем, тоже. Эх… жаль, что в академию, куда жаждет пристроить меня бабуля, нельзя отправиться вместе с избушкой.
Катарина
Забравшись с ногами на деревянную скамью, я судорожно всхлипывала вот уже часа три. Спать не хотелось совершенно — за день на крыше экспресса выспалась впрок, а вот оплакать разбившиеся надежды и свою горькую судьбу — сам черт велел. Охранник, до моего поступления дремавший на посту, сначала пытался успокоить расстроенную узницу и даже бутербродом с копченой колбасой поделился, но ничего не помогало. Потом старичок начал ругаться, угрожая мне плетью, а когда, вконец умаявшись, понял, что все его попытки лишь усугубляют ситуацию, принес мне целую пачку бумажных салфеток и потребовал ныть потише, чтобы не мешала отдыхать остальным. Так как соседние камеры, не считая той, что напротив, были совершенно пусты, я сделала вывод, что мешаю ему, но все равно честно постаралась плакать беззвучно, однако предательские всхлипы нет — нет да и прорывались.
Арестантов в блоке предварительного заключения сегодня было двое: я и лохматый чесун, чьей компанией, помнится, угрожал мне стражник. Забившаяся в угол нечисть походила на сильно заросшего гнома и торчала здесь уже неделю, распугивая народ возможностью подхватить чесотку. Судя по тому, что кроме нас здесь был только старик — охранник, разгон нарушителей закона у чесуна процветал. Небось стражи ему за помощь еще и приплачивали, чтобы между перспективой жутко чесаться несколько месяцев и возможностью сразу признаться во всех грехах и не мучиться задержанные выбирали второе.
— Не реви, сказал! Вот же ж… баба, — последнее слово тщедушный с виду дедок произнес как самое неприличное ругательство.
— Н — не могу, — заикаясь, ответила ему. — Он — ни сами текут.
— А ты спой, — предложил старик и, зевнув, добавил: — Колыбельную! Помогает успокоиться.
— А с — слуха н — нету если? — на всякий случай уточнила я, а то вдруг после песнопений он меня точно плетью отходит… за злостное нарушение порядка и надругательство над его музыкальными предпочтениями.
— Да лучше так, чем бабская истерика! — в сердцах махнул рукой охранник.