Бутов рассмеялся и выколотил трубку.
— Расписал ты, как масло по сковородке размазал! — вызывающий смех шахтера озадачил следователя. — Выходит, ты отсюда больше видел, а мы там чудачки с длинными ушами, дорогой товарищ! Но не забывай, что эти чудачки двенадцать лет бились за Улентуй и пятнадцать за советскую власть, что миллионы таких чудаков везут самые тяжелые грузы для постройки социализма. А постановление нашей парторганизации как ты рассматриваешь? Финтиклюшки это?
— Верно, товарищи…
— Веришь, а зачем лягаться? Будто не знаешь, что мы за личные, как ты говоришь, отношения, за бабью юбку Улентуй не продадим. Сплетни надо в сторону.
— А если это не сплетни? Если есть данные, обличающие в участии Вандаловскую и механика Зайцева?
Гурьян грузно оперся на стол руками, как будто готовясь к прыжку.
— Значит, ты веришь им, а не нам? Тогда не их, а нас, меня первого надо поставить к стенке. Я коммунист, директор, один из первых шахтеров рудника. И так понимаю: если такой человек оказался изменником и пособником контрреволюции, то разговаривать с ним нечего… Надо начистоту, или пуля в лоб, или… И знаешь, я никаких страхов не боюсь, могу поручиться головой, что рудник будет первым, если мы доведем перестройку его до конца.
Следователь смотрел в покрывшееся бурым румянцем лицо директора. Он, видимо, вспоминал случай из боевой жизни, из своей практики. Настойчивость шахтеров нравилась ему. «Так можно отстаивать только правду», — думал он, проникаясь уважением к людям, от которых пахло крепкой таежной смолой. Он, прошедший по огненным полям битв, сердцем почувствовал шахтеров.
— Товарищ Нарыков! — Следователь взял Гурьяна за руку. — Ты не обижайся. Пойми… когда с размаху рубишь осот, то нечаянно осекаешь золотые колосья пшеницы… Но я погорячился…
Ты брось… Значит, ты ручаешься?
— Оба ручаемся. — Бутов выпрямился и сверху мигнул следователю. — Нам, чапаевец, на глаза свидетелей не надо. Когда требуется прищемить гниду, так сами стукнем. Тогда и дергай. А за этих скажет весь рудник. Ты не забывай, что тысячонки три шахтеров и восемь сотен партийцев зря брякать языками не будут.
— Чувствую, шахтер. Однако ты сильный!
— Да ничего… Попадется белая кикимора — не вырвется.
И все трое рассмеялись. Глаза следователя уже не кололи.
На моложавом его немного бледном и сухом лице расправились складки мелких морщинок. Он нажал кулаком на стол.
— Скажу откровенно, что Вандаловская и Зайцев взяты по доносу. Но Антропов отрицает виновность свою и Вандаловской. Впрочем, он признает свою оплошку только в том, что своевременно не поставил вопроса о вредительстве перед дирекцией и не порвал с женой.