С крыльца Валентина спросила:
— А как он, Борис Николаевич?
Качура весело махнул рукой.
— Одыбат, Валюша, не сумлевайся. А ты подумай и не разваривайся… Помни, девка, что слабая овца и в корыте тонет.
— Значит, он ничего?
— Чего же нашей крови доспеется… Чугунная она у нас. — Старик хлопнул клещами о широкое голенище и шатко пошел к центру приисковых построек.
Сильный организм Яхонтова боролся с болезнью успешно.
На четвертый день после прибытия на Боровое Борис Николаевич уже начал самостоятельно подниматься и ходить по палате, а на пятый попросил Лоскутову выписать его.
— Как хорошо, что обошлось без врача, — беспечно говорила фельдшерица, сверкая золотыми зубами. — Выходит, что наш брат, интеллигент, здесь в чужом пиру похмелье… Бандиты, вероятно, не вас хотели угостить, я в этом уверена… — Лоскутова прищурила круглые наглые глаза и остригла конец повязки.
Яхонтов морщил большой выпуклый лоб и косил взгляд на перевязанную руку.
— Трудно оказать, кого хотели и кого следовало, — брезгливо бросил он.
— Ну, конечно, не вас, Борис Николаевич… Разве Сунцов не понимает, что мы с вами здесь несем невольную, так сказать, повинность. Нет, Борис Николаевич, тут дело ясное — Сунцов ударил не по цели.
— И очень счастливо, — отрезал Яхонтов.
— Почему? — удивилась Лоскутова.
— Поэтому, что такие, как Медведев, теперь больше нужны революции, чем мы с вами. В этом надо сознаться.
— Борис Николаевич! — отступила фельдшерица.
— Да, да, — еще настойчивее сделал он ударение.
— Неужели это вы серьезно!
— Вполне.
Лоскутова развела руками.
— Вам остается только партбилет получить, — засмеялась она. — Не ожидала я, чтобы человек с высшим образованием…
— Дело не в партбилете, а в преданности, — возразил он, желая кольнуть фельдшерицу.
Последние слова Яхонтова слышала вошедшая в палату Валентина. Она смотрела на разговаривающих усталыми, непонимающими глазами.
Лоскутова бойко вздернула плечами и начала укладывать прибор для перевязки.
— Пойдемте, — предложил Яхонтов, улыбаясь Валентине.
Им нужно было перейти ложбинку, поросшую пихтами и молодым ельником. Оголившиеся от снега кочки шуршали желтоватой ветошью, между ними накапливалась мутно-серая вода.
— Что с вами? — спросила Валентина, заметив дрожь в руках директора.
— А что?
— Почему вы связались с Лоскутовой?
— Я хотел дать почувствовать этой слякоти, как она подла, — раздраженно ответил Яхонтов.
— А вы разделяете взгляды Василия и партии?
Яхонтов поднял на нее округлившиеся и провалившиеся в ямины орбит глаза.
— Мы должны основное разделить. Их идея — идея лучшей части человечества. Этого никто отрицать не может, кроме заведомых пошляков. Иначе мы — мертвые тени. У них нет пока писаной этики, и это возмущает нас. Но это придет, как только молодой класс овладеет культурой, вернее, создаст свою культуру. Кто честно желает замены старого общества новым, разумным, того не могут пугать бабкины сны…