Но слушать такую музыку все равно приятно, потому что она на время наделяет нас достоинством. Да, эффект достигается обманом, но не за это ли мы и кидаем в шляпу уличного композитора свои глюки?
Словом, музыка вполне подходила к моменту.
Золотой шнур привел наконец в движение застоявшуюся механику, и занавес поехал в сторону.
Появившееся за ним было видно со скамьи, где мы сидели, как сквозь дымку – словно между залом и сценой помещалась огромная линза, заполненная завитками тумана, и линза эта заметно искажала перспективу.
Я увидел бревенчатую комнату. В ее центре стоял странного вида гимнастический снаряд, обтянутый потертой красной кожей – с двумя похожими на уши медными кольцами на торце и выгибающейся вверх средней частью.
На стене висели свернутые кнуты и плетки. Под ними стоял столик с зеленым штофом и двумя стаканами. Было ясно – все это находится страшно далеко от нас, так далеко, что даже говорить о дистанции нет смысла. Тем не менее мы видели все отлично.
Открылась дверь, и я услышал вой вьюги. Как ни далеки казались бревенчатые стены, на нас повеяло ледяным холодом. В избу вошли два бородатых мужика в красных рубахах. Я догадался, что это палачи. Они не обратили на нас внимания – скорее всего, мы не были им видны. Но вслед за ними вошел Киж и с порога посмотрел прямо на нас, словно он точно знал, откуда за ним наблюдают.
Пока палачи пили водку из штофа, Киж снял свою ватную шинель с бубновым тузом и тряпки, которые были под ней. У него оказалось худое и неожиданно мускулистое тело. Он привычно лег на кожаный снаряд, просунув руки в медные кольца, – и выпятил к потолку свой бледный зад с уже знакомым мне малиновым фурункулом.
Невидимая оптика, разделявшая нас с по́рочной избой, невероятно увеличила при этом лицо Кижа: оно раздвинулось почти во всю сцену, словно перед нами теперь висела живая маска. Почти такими же большими выглядели просунутые в медные кольца кулаки.
В причудливой оптике Флюида далекие палачи казались карликами. Кончив пить водку, они привязали руки Кижа к кольцам и сняли со стены по кнуту каждый.
Киж глядел то на меня, то на Юку – и улыбался так недобро, что я грешным делом порадовался веревкам на его руках.
– Ну, – простужено прохрипел он, – спрашивай, раз пришел. Мучитель…
Я понимал теперь – у него были основания жаловаться на муку в момент своего появления на свет. В его случае это вовсе не было поэтическим преувеличением. И мне стало очень неприятно, что причиной его боли в каком-то смысле являюсь я.
– Господин Киж, – начал я, – мне неловко, что наша вторая встреча происходит при таких печальных обстоятельствах…