Совершенно не понимая, где находимся, мы наугад сошли с дороги, надеясь найти рыхлый снег для нашего убежища: движемся, едва переставляя ноги, осторожно ощупывая ногой каждый бугорок и каждую ямку. Если бы в тот момент нам на пути встретилась медвежья берлога, мы, не раздумывая, залезли бы в нее, чтобы укрыться от этой безжалостной вьюги. Но вот под нашими ногами рыхлый снег, идем, все глубже и глубже утопая в нем. Наконец, останавливаемся и начинаем сооружать укрытие. Окоченевшие руки с трудом разгребают снег, а непослушные ноги в обледенелой обуви едва утрамбовывают его. Я, шутя, спрашиваю Гаврюху, не вычитал ли он, как надо отделывать подобное жилище изнутри?
И вот дело сделано: берлога наша готова! Мы заползли в нее и сели как можно ближе друг к другу, пытаясь согреться. Разговаривали мало. Нас начал одолевать сон. Мой друг вспомнил, что в той же книжке было написано: когда человек замерзает, ему неудержимо хочется спать. Этот сон может оказаться последним в его жизни… Мы тут же представили, что, если такое случится, нас зимой никто не будет здесь искать. И лишь весной, когда снег начнет таять, нас смогут обнаружить, если до этого мы не станем легкой добычей голодных хищников. Чтобы такого не случилось, мы решили бороться со сном, не давая друг другу заснуть. А как это сделать? Разговаривать? Но разговор чреват тем, что если не уснет говорящий, то уж слушающий уснет наверняка. И лишь наше дружное совместное пение сможет удержать от соблазна «немножко вздремнуть».
Каких только песен ни слышала алтайская степь в те томительные часы ожидания хорошей погоды! Наш песенный репертуар не был рассчитан на столь длительное время, а потому мы, словно вызываемые на бис, повторяли одни и те же песни по несколько раз.
Через некоторое время мы, совершенно охрипшие, попытались встать, чтобы взглянуть, какая над нами погода и не замурованы ли мы намертво в этом склепе. Но легко ли встать после такого сидения? С большими усилиями, опираясь на меня, Гавриилу все же удалось подняться. И вдруг я услышал его почти истерический крик: «Вижу! Ограда! Ограду вижу!» Я тогда не поверил своим ушам.
Позже, когда я и сам увидел это, от волнения спазмы перехватили горло, а по щекам непроизвольно потекли слезы. Мне уже не было стыдно за свою слабость. Да и потом, это были слезы радости: ведь всего двести – триста метров отделяли нас от ограды, а значит, и от чьего-то жилища.
Воодушевленные, мы выбрались из своего добровольного заточения и с большими усилиями добрались до заветной цели – крестьянской избы, почти до крыши занесенной снегом. Добрые хозяева, по-видимому, привыкшие к любым неожиданностям в такую погоду, почти не удивились, когда мы, замерзшие, в обледеневшей одежде, ввалились к ним в дом и тут же беспомощно осели на пороге, почувствовав долгожданное тепло от жарко натопленной печи.