— А дети? — отец Игорь кивнул в сторону дверей. — Кормила их?
— Уже, — ответила Елена. — Не столько ели, сколько перемазались. Теперь опять стирай да опять настирывай. Ох, как надоело…
— Говорю тебе: давай стиральную машину купим. Сколько проблем сразу с плеч долой. Так нет, упираешься, не хочешь послушать.
— Это ты не хочешь понять, — мирно возразила та, — что проблем и хлопот только добавится. Ты что, забыл, где живешь? С нашими перебоями в электричестве только автоматику ставить. Накроется раз — потом тягай сто раз по всем мастерским.
— Нет, ну это же не дело, — отец Игорь покачал головой. — Кто приедет, увидит — засмеют, скажут, что мы живем в какой-то средневековой эпохе.
— Между прочим, очень скоро приедут, — Лена указала взглядом на лежащую телеграмму. — И очень скоро засмеют.
— А мы сделаем вид, что не понимаем этого юмора. Что там, в кастрюльке?
Лена открыла крышку и положила горячую отварную картошку.
— Представляю, сколько будет разговоров: лучший студент курса — и в таком захолустье. Настоящий отшельник. Подвижник. Стоило ли рваться к знаниям, чтобы зарыть себя и семью нашу в этом Погосте?
— Леночка, не ропщи. Бог даст, мы с тобой еще в Академии поучимся, и в больших городах служить будем, и…
Он не договорил. В окошко снаружи постучали, а через мгновение в дверях появился отец Вадим — ближайший сосед отца Игоря, каждую неделю наведывавшийся в гости, радуясь тому, что теперь можно было пообщаться на разные темы не с обветшавшим монахом, которому, казалось, на ум не шло ничего, кроме служб и каких-то воспоминаний — таких же древних, малопонятных и неинтересных, как и он сам.
— Ну что, не надоело еще отшельничать? — отец Вадим бесцеремонно плюхнулся на стул и сразу стал брать что-то из тарелки. — Если верить тому, что нервные и всякие там клетки время от времени восстанавливаются, то годы молодые — никогда. Моя вон дернула отсюда — и твоя, смотри, не выдержит. Что тогда будем делать? Монастырь открывать?
Жена отца Вадима — матушка Евгения — решительно оставила тот образ жизни, который ей предложил глава молодого семейства, и с двумя детишками возвратилась в город к своим родителям, поставив условие: войдет под кров отца Вадима только тогда, когда тот обзаведется достойным жильем, достойным приходом и достойным положением среди своих собратьев. Ни того, ни другого, ни третьего батюшке пока не светило, поэтому он оставался служить на прежнем месте — таком же захолустье, как и Погост, но на десяток километров ближе к райцентру, терпя над своей нес ложившейся семейной жизнью деревенские пересуды и насмешки.