— Ур-р-ра-а-а!
И снова, снова взмывало тягучее, но овладевающее землёй и небом, жизнью и смертью, прошлым и настоящим, добрым и злым, вечным и секундным:
— Ура-а-а!
И схлестнулись две людские волны. И вновь, как и в первом своём бою, Василий не способен был осознать себя — кто он, откуда и зачем появился на этом поле? Он стал единым целым со своим взводом, со своим командиром, стал единым криком, единым сердцем, едиными руками, крепко сжимавшими для броска винтовку. Всё его прошлое стало общим прошлым. У него не было теперь своей особой жизни, особого мнения, особого чувства. Но Василий ещё не мог знать по молодости лет, что всё это было восторгом — восторгом мужества, восторгом счастья, восторгом одухотворённого порыва. Он не мог также знать и того, что тысячелетиями до него формировался и лелеялся человеческой общностью этот восторг, чтобы ныне претвориться в атаку, в грозную грубую силу бегущих мужиков и дворян, забывших, что бегут единственно на смерть. Только на смерть. Но они с детства знали, смерти нет, а есть только жизнь — вечная и прекрасная. Но и об этом они сейчас не помнили. Или помнили только лишь их горячие сердца.
Василий вдруг обнаружил, что оказался в кольце серо-зелёных чужих шинелей. Через частокол касок с рожками увидел, как мечутся русские фуражки, погоны и шинели, кинулся на пролом. Однако сзади его крепко ударили прикладом по голове. Василий увидел в сыпавшейся из его глаз искристой мишуре улыбчиво оскаленные лица противника, услышал какую-то незнакомую, но вроде как насмешливую, весёлую речь. Ему показалось, что с ним как бы развлекаются, тешутся им.
— Ходы плен, рус Иван, — услышал он. — Будэшь зэмля Германия пахат.
Отчаяние овладело Василием. Он осознал: удар был такой силы, что бороться — не суждено. Винтовка соскальзывала с раскрытых ладоней. Он упал — упал прямо на своего командира, на Сомова, у которого была надвое рассечена голова. «Матушка…» — подумал Василий, не в силах собрать даже слова.
Но вдруг услышал необычное, произносившееся испуганно слово: «Козак, козак!..»
Различил топот сапог. Приподнял тяжёлую, как колода, голову. Увидел бежавших к Висле и лесу немцев. А от опушки — туча за тучей лошадей и людей проносилась мимо Василия. Свет нового дня резал глаза, будто хотел сказать: «Ты что же не замечаешь меня?! Смотри, любуйся, живи!» Ярко блестела Висла, и впервые она показалась Василию похожей на милую Ангару.
Начала бить из березняка русская артиллерия — снаряды летели за Вислу, попадали в хорошо укреплённые позиции немцев. А потом, когда казаки отступили на своих взмыленных горбоносых лошадях, отогнав и потрепав противника, снаряды стали разносить в щепьё укрепления с правого фланга.