Мария откровенно любовалась Семёном, чуть улыбаясь ямочками у губ.
Елена смотрела на Семёна смущённо и растерянно.
— Вот вы где спрятались, — не сразу сказал он, разглядев в потёмках родственниц.
— Здравствуй, мой родной, — подошла к нему Мария.
— Здравствуй, Феодора, — крепко пожал он её лодочкой протянутую маленькую ладонь. — Что, учишь мою жену солить огурцы? Добро.
Елена молча направилась к выходу, сохраняя на лице неестественное холодноватое выражение, словно разговор, который завязался между родственниками, её не касался.
Семён запрыгнул на облучок пролётки, а Мария за рукав кофты попридержала Елену возле ворот, шепнула в самое её ухо:
— Он тебе послан Богом. Береги его.
— Богом? — беспричинно прищурилась Елена и зачем-то плотно сжала губы.
— Покрутит тебя, щепочку бедовую, покрутит на стремнине вот такой реки, — махнула Мария головой на Ангару, широко, мощно нёсшую свои снеговые тугие воды, — да, вот такой реки под названием жизнь, и пристанешь ты к тому же берегу — к Семёну. Он — настоящий твой. Твой муж, дурёха ты.
Елена взглянула на Ангару, всю светившуюся бликами, нехорошо сморщилась:
— Далеко-далёко может такая-то речка унести — не сыщете.
— Господь всё одно — видит. И здесь, и за тысячи вёрст отсюда всё-всё зрит. Господь вас, Лена, повенчал на небесах, и он — богоданный твой. Господу и развенчивать придётся вас, если уж за тем дело станет… Всем нашим — низкий поклон! Помню и молюсь за вас, родные.
Пролётка тронулась, солидно-глухо поскрипывая рессорными пружинами. Сытые, отдохнувшие лошади дробно и охоче застучали копытами по мощёной дороге. Елена на прощание махнула тётке рукой. Семён сызбока взглянул на Марию, осенил себя крестным знамением, принаклонился в сторону монастыря и взмахнул кнутом. Елена видела, как Мария крестила воздух; глаза инокини улыбались, но по щекам ползли слёзы. Сама Елена не перекрестилась: сразу — отчего-то не догадалась, а на ходу да далеко отъехавши — уже и неловко было бы, наверное; с неизъяснимым двойственным чувством досады покосилась на Семёна.
В чистом небе раскалённой каплей зависло маленькое одинокое солнце. На огороде сжигали траву и гнилые доски, и прогорклый густой дым рвался в небо, но какая-то сила клонила его к земле, впутывала в пожухлую траву пустошей и оврагов, катила по руслу Ушаковки или загоняла под изгороди, и небеса оставались величественно недоступными, ясными и прекрасными. Дым едко задел глаза Елены, но она из вредного чувства даже не сморгнула — упрямо смотрела в небо, и неспокойную душу её тянуло выше, выше, подальше от земли.