Предсвадебная суета охватила большой и многолюдный дом Охотниковых. Ножной «Зингер» чуть не круглосуточно мелодично и деловито постукивал и поскрипывал в одной из горниц. Дошивали приданое. Из города была приглашена модистка. Приехала помогать Дарья со старшей дочерью Глашей. Однако прока от Дарьи было мало: она не столько помогала с шитьём или советами, сколько ходила без большой надобности по чистому и хозяйственному дворам, щелкала кедровые орехи и показывала в беспричинной улыбке свои красивые полные губы и белую бровочку зубов охотниковским работникам, особенно чернокудрому, женолюбивому конюху Черемных. По такому случаю Игнат снова надел свою длинную красную рубаху со щеголеватыми крупными голубыми пуговицами на вороте.
— Хор-роша кобылка, — говорил Игнат другому строковому — молодому, но осторожному Сидору Дурных, поглядывая на Дарью из потёмок конюшни. — Я похлопал бы её по крупу, пошурудил бы под потником. Бурятка, азиатчина, одначе — ладна, хороша, стерва. Я китаянку на своём веку мял, а до бурятки али монголки руки пока не дотянулись.
— Мотри: Григорич тебя самого не похлопал бы по крупу… орясиной аль вожжами. А то и мужик еёный, Иван, вскорости подъедет — тоже тебя, гляди, приласкат, ежели чиво прознат.
— Ничё, пуганые мы уже! Я, Сидорушка, в энтих делах воробей стреляный, — подмигнул Игнат. — От городовых тикал без портков через весь Иркутск по Большой — от мещаночки Погодкиной. Тады дикошарый муженёк еёный нагрянул со свидетелями. Даже стрельба, братишка, была. Но вот он я — жив-здоров, чего и тебе, тетеря сонная, жалаю!
— Ну-ну, воробей! Обод на телеге будем менять али к бабьему подолу носами зачнём тянуться? — посмеивался Сидор, засучивая рукава.
20
Накануне венчания собрался в доме Охотниковых весёлый, щебечущий девичник. Михаил Григорьевич предусмотрительно отъехал по делам в поля, на пасеку к Пахому, на таёжные лесосеки, и вернулся уже заполночь. Из девушек две были сердечными подружками Елены — высокая, статная, с чёрной длинной косой двадцатилетняя Александра Сереброк и суетливая, смешливая и некрасивая шестнадцатилетняя Наталья Романова, к которой Елена тянулась больше, чем к горделивой и яркой Александре.
Подружки не спеша расплели богатую косу невесты, расчесали волнистые волосы большим деревянным гребнем, напевая, перешёптываясь и порой вспрыскивая смехом.
Уже наступил вечер, но солнце ещё стояло над изгородями оград, капая на зеленеющую землю чистыми брызгами заката. От церкви донёсся колокольный звон, призывавший к вечере; но все Охотниковы были заняты девичником, даже Григорий Васильевич не пошёл в церковь — поклонился на темнеющий восток, выходя из курятника с лукошком яиц. Старик, покряхтывая, помогал Полине Марковне и Любови Евстафьевне, — они готовили стол для девушек, пока те весело плескались и парились в бане.