Он поднялся по реке в пятый раз и в пятый раз вернулся ни с чем, чтобы сразу приступить к обследованию шестого и последнего из обследованных им рукавов. И тут ему, наконец, как будто улыбнулось счастье. На третий день похода к Пентикосту, лежавшему пластом на своем обычном месте, на носу галеаса, привели только что пойманного индейца, у которого уши и ноздри были проткнуты не костяными палочками, а замысловато изогнутыми золотыми трубочками. Это было первое золото, обнаруженное экспедицией за долгие месяцы странствований по болотистым берегам Ориноко!
В одно мгновение Пентикост преобразился. Лицо его сначала смертельно побледнело и вслед за тем стало пунцовым от страшного возбуждения. Словно кто-то вдохнул в больного свежие силы. С неожиданной энергией одержимого он вскочил на ноги. Два матроса, взяв его под руки, помогли ему добраться до борта, и он крикнул конвоирам, чтобы галеас немедленно причалили к берегу. Но голос его был так слаб, что солдатам пришлось повторить его приказание, и громкое, веселое эхо их зычных голосов еще долго победно отдавалось на утренних просторах великой реки. Через полчаса воспрянувшие духом солдаты и матросы окружили деревню, в которой проживал пойманный индеец. Постепенно сужая круг, они согнали жителей деревни на широкую поляну, обычно служившую для праздничных сборищ. Здесь сам Пентикост осмотрел туземцев, еще не понимавших, чего от них хотят. Результаты осмотра превзошли самые пылкие ожидания: у всех, не исключая малых детей, поблескивали на шее и в ушах украшения из золотых трубочек.
Теперь уже не только Пентикост, но и самые недоверчивые из его спутников не сомневались, что они если еще и не достигли самого царства Эльдорадо, то уж, во всяком случае, находятся совсем недалеко от его границ.
— Старейшину ко мне! — приказал Пентикост.
Из толпы вышел высокий, очень худой старик с умными, широко расставленными глазами под мохнатыми седыми бровями. Он вышел спокойно, не спеша, пытаясь угадать по лицу рыжебородого белого свою судьбу. Молча и с достоинством поклонился он незваному страшному гостю и стал ждать вопросов.
— Эльдорадо? — спросил его Пентикост, обводя широким жестом окрестности. — 'Это Эльдорадо?
Но волшебное слово не произвело на старика никакого впечатления. Ясно было, что он его Никогда не слыхал. Он молча отрицательно мотнул головой.
— Маноа? — спросил его тогда Пентикост, но и это слово ничего не говорило старейшине деревни.
Тогда Пентикост приступил к более подробному допросу. Для Этой цели он возил с собой переводчика из местных индейцев, кое-как изъяснявшегося по-испански. Правда, Пентикост не знал ни одного испанского слова, но он был врач, магистр наук и отлично знал латынь — мать всех романских языков. Так они и изъяснялись с переводчиком: один на языке Сервантеса, другой на языке Горация и Овидия Назона, и хотя и с немалыми трудностями, но все же понимали друг друга.