— Понимаете, надо было немедленно решать. У нас не оставалось времени на совещание.
— Я предлагал, прогнать этих черномазых ко всем чертям, мистер Фламмери, — пожаловался Мообс своему могущественному земляку, — а этого немца…
— Не немца, а эсэсовца. Это совсем не одно и то же, — поправил его Егорычев на редкость ровным голосом.
— Не вижу никакой разницы, но пускай будет по-вашему… а эсэсовца посадить в каталажку к его коллегам. Вот и Смит…
— Я ничего не говорил, мистер Мообс, — сухо заметил кочегар, — считайте, что из троих присутствовавших двое были за выдачу этого прохвоста.
— Ого, Смит, что-то вы чересчур безоговорочно стали принимать сторону мистера Егорычева! — промолвил с деланной улыбкой Цератод. — Вам не стоило бы так быстро забывать, что вы англичанин.
— По совести говоря, сэр, — кротко и как бы извиняясь отвечал кочегар, — по совести говоря, я не полагал, что, раз я англичанин, я обязан быть против мистера Егорычева даже тогда, когда наши мнения совпадают. Мне искренне жаль, если это дает вам основания усомниться в том, что я добрый англичанин. Право же, вы ошибаетесь, мистер Цератод.
Цератод молча пожал плечами.
— Не забывайте, что этот эсэсовец меньше чем за сутки убил четырех местных жителей, в том числе старуху и грудного ребенка, и был виновником того пожара, который мы с вами наблюдали отсюда, — сказал Егорычев.
— Ну, это еще нужно доказать! — раздраженно возразил Фламмери. — Мало ли что могут наболтать эти дикари на неугодного им белого!
— Он сам признался во всем.
— Сам признался?! — Фламмери несколько опешил, но тут же, не моргнув глазом, заявил: — Это еще тоже не доказательство.
— А что вы считаете доказательством?! — У Егорычева чуть язык не отнялся от неожиданности.
— Очень просто, — хладнокровно пояснил свою мысль американец, — мало ли что может наплести на себя человек, находясь в возбужденном состоянии. Вы не дали человеку собраться с мыслями. В спокойном состоянии он вряд ли признался бы… Если он, конечно, не был идиотом. Но я полагаю, что в войска СС Гитлер запретил принимать идиотов… Вы могли и должны были найти предлог, чтобы отвлечь от него хоть на время внимание ваших любимцев. За это время он пораскинул бы мозгами и понял, что ему нет никаких оснований сознаваться. А если бы он не признался, мы не имели бы никакого права ни как военные, ни как честные христиане выпускать его из наших рук. По-моему, ясно…
— Ему казалось, этому немцу, что мы его друзья, и он нам признался по-дружески, — вмешался Мообс. — Если бы Егорычев с самого начала дал ему понять, что относится к нему неприязненно, немец ни за что не признался бы… Мистер Егорычев сам не откажется подтвердить, что он сказал этому немцу: «Чего вы дрожите?