Но главным для ученого в 50-е гг. стала разработка широких концепций развития мировой культуры (хотя академиком его избрали по лингвистике). Этим он также отличался от русских востоковедов классической школы. Он писал о И. Ю. Крачковском, что тот «не был склонен к широким обобщениям. Это был мастер скрупулезных специальных исследований». Сам Конрад занимался скрупулезными исследованиями лишь в самом начале деятельности, потом от них отошел (может быть, поэтому у него так и не дошли руки до полной обработки полевых материалов из Кореи). На него могла влиять невозможность для советского япониста сбора свежих фактов: в Японию ездить тогда было нельзя, а в СССР японских памятников культуры слишком мало. Но, разумеется, влияла и советская система ценностей, в которой обобщения ценились выше фактов, а «фактография» и «мелкотемье» считались недостатками. Правда, для Конрада еще долго действовал «кодекс чести» востоковеда, упоминавшийся в очерке о Н. Я. Марре: не рассуждать о предметах, которыми не владеешь в совершенстве, в том числе о культурах, языков которых не знаешь. Поэтому в 20–30-е гг. он избегал выходить за пределы Японии, а первую попытку сравнения культур, еще краткого, произвел лишь в 1935 г. в предисловии к хрестоматии. Теперь барьеры были для него сняты, что проявилось в самой знаменитой теоретической концепции Конрада – концепции «восточного Ренессанса», впервые высказанной им в печати в 1955 г., но в переписке заявленной тремя годами раньше.
Согласно этой схеме, Ренессанс – не европейское явление, а мировой процесс, начавшийся в Китае эпохи Тан (VII–X вв.), затем распространившийся на Ближний Восток и Среднюю Азию и к XIII–XIV вв. достигший Европы. Концепция стала популярной, хотя никогда не была общепринятой. Разумеется, ее автор ссылался на марксистскую теорию формаций, но все-таки трудно при любом понимании формаций приравнять Китай эпохи Тан и Европу во время зарождения капитализма. Не соответствовала концепция и тогдашним представлениям об особой роли русской культуры, причудливо отразившимся у Конрада в статье о китайском языке: культура Древней Руси с трудом вписывалась в «восточный Ренессанс». Но все-таки влияние времени проявлялось и здесь. Ощущаются в «восточном Ренессансе» и традиционная для советской науки борьба с «европоцентризмом» и преувеличением исторической роли Запада, и особое подчеркивание исторической роли не только русской культуры, но культур всех народов СССР (тогда Низами считали азербайджанским поэтом, а Фирдоуси – таджикским), и актуальное для начала 50-х гг. такое же подчеркивание мировой роли Китая. Но к середине 50-х гг. добавился и еще один фактор. В эпоху, которую теперь называют «оттепелью» (а придуманная ранее концепция обнародована была как раз тогда), появилось желание пересмотреть надоевшие схемы и догмы вроде «пятичленки», предложить что-то новое (такое желание вновь на некоторое время повысило ценность проблемных, а не «фактографических» исследований), но к восприятию западных концепций общественное сознание в СССР тогда не было готово. Поэтому концепции вроде «восточного Ренессанса» или (не у Конрада) «азиатского способа производства», не порывавшие с представлениями, вошедшими в плоть и кровь советских гуманитариев, но дававшие ощущение новизны, оказались к месту.