— Не-е-е, бабуля-я, — тут же заныл пацан. — Они меня тогда к вам месяц не пустя-ят, да еще заставят сорняки вручную не только в огороде, но и в поле выпалыва-ать… Де-е-ед, я ж шутил…
— Шутить тоже надо умеючи, — проворчал Мятлик, укоризненно глянув на внука. — Садись, внучка, не стой. И не слушай своего братца, дар у тебя для отпрыска Вереска немалый, только не окончательно проснувшийся. Я ведь объяснял: выйдешь замуж, войдешь в полную силу и утрешь нос этому сопляку.
Девчонка еще больше покраснела и, усиленно стараясь не смотреть на меня, уселась рядом с братом. Я, напротив, с интересом разглядывал айров. Нет, не пялился совсем уж беззастенчиво, но и глаз не прятал.
Жители Зеленей внешне очень походили на людей, если, конечно, не считать цветной правой брови (ну и рогов у некоторых… не расчитавших силы). Хотя… Правильнее, пожалуй, будет сказать, что сходство с людьми казалось значительным лишь при беглом взгляде. Стоило зацепиться за цветную бровь, и становилось заметно, что окраска волос и глаз замечательно сочетается с ее цветом. У желтобрового Лавра волосы были нежно-рыжего золотистого оттенка, какой иногда встречается у совсем маленьких человечьих детей, и никогда — у подростков и взрослых. Глаза мальчишки были серовато-желтыми, со светло-карим ободком вокруг радужки. Черноволосая Яснотка с лиловой бровью унаследовала дедовы зеленовато-голубые глаза (у Гвоздички они были серыми). Да, я знаю, что у людей иной раз тоже встречаются удивительные по красоте сочетания, но они не оставляют ощущения полной гармонии, как это бывает, к примеру, в окраске цветка, где белый и розовый, зеленый и оранжевый, черный и красный перетекают друг в друга через немыслимые оттенки или, наоборот, врезаются, будто скалы в море, и ты глаз не можешь оторвать от этих переливов или соседства двух совершенно разных тонов.
С внешностью айров было примерно то же самое. Яснотка не отличалась правильностью черт или видимым совершенстовом фигуры, но и прелесть ее внешности постигалась не столько глазами, сколько каким-то живущим в душе чувством, наверное, тем самым, которое заставляет застывать в восхищении при виде далей, открывшихся с вершины холма или башни, любоваться изменчивым морским простором, разглядывать венчик какой-нибудь придорожной травки, причудливые изгибы раковины, оперение присевшей на ветку пестрой птицы. В Зеленях я и позже ловил себя на том, что любуюсь айрами, хотя далеко не все они были красивы по человеческим меркам. Видно, здесь сказывалась их нелюдская природа. Мне, к примеру, никогда не приходилось видеть уродливых животных или растения. Уродливыми в нашем представлении могут быть только люди, все остальное — страшным, отвратительным (боятся же некоторые змей, крыс или пауков), но не безобразным.