Лорна разместили в отдельной каюте.
Там он обнаружил удобную на вид койку, но перед тем как лечь отдыхать, пожелал вымыться. Несмотря на усталость, Лорн тщательно привел в себя в порядок, на что ушло несколько кувшинов воды. Он надел новые штаны и рубашку. Свою старую одежду он велел сжечь. Бороду решил не брить, а подстричь, потому что боялся порезаться из-за качки и высоких волн, которые захлестывали судно, а также потому, что его руки дрожали. Алан убеждал друга, что на борту есть юнга, который мог бы аккуратно побрить его, но Лорн не хотел ничего слышать.
Наконец он улегся на койку.
Он был обессилен, невероятно утомлен физически и умственно. Тем не менее сон не шел к нему. Лорну казалось, что он приходит в себя после кошмарного видения. Или, скорее, после болезни, горячки, мучительного сна, из которого ему было трудно выбраться.
Перед тем как взойти на борт, он обернулся и поднял взгляд на Далрот, надеясь, что видит крепость в последний раз. Алан молча стоял рядом.
— Какой сейчас год? — хриплым голосом спросил Лорн.
Алан медлил с ответом.
— Пожалуйста, — настоял Лорн. — Я же все равно узнаю. Какой?
— Ты в самом деле не помнишь?
— Не помню.
— Сейчас тысяча пятьсот сорок седьмой год, — ответил принц как можно более мягким тоном.
Ему было стыдно.
Сказать, какой сейчас год, означало сказать, сколько времени Лорн провел в заключении. Но, сообщая об этом, Алан чувствовал боль оттого, что ему приходится смотреть нелицеприятной правде в глаза. Ведь горечь некоторых событий становится невыносимой, когда о них говорят вслух.
Поскольку его друг молчал, принц сделал вдох и уточнил:
— Весна тысяча пятьсот сорок седьмого года.
Итак, теперь он знал.
Лорн замер, свыкаясь с этой новостью.
— То есть три… три года прошло?.. — произнес он.
— Да.
Лорн медленно кивнул.
Внешне он остался бесстрастным, но в душе, впервые за долгое время, ощутил чувство, которое не имело ничего общего со страхом или смятением.
Одно из наиболее свойственных человеку чувств.
Гнев.
Волнение на море было сильным, но Лорн задремал. Внезапно в дверь негромко постучали. Свистел ветер. Галеон скрипел так громко, что Лорн усомнился, не почудился ли ему этот стук, и прислушался.
Стук повторился.
— Входите, — произнес Лорн еще хриплым голосом.
В приоткрытую дверь нерешительно заглянул белый священник. Мужчина лет пятидесяти, седовласый, с короткой, аккуратно подстриженной бородкой.
— Прошу прощения, сын мой. Вы, кажется, спали? Я могу прийти попозже…
Не дождавшись ответа от Лорна, священник вошел. Он был высоким человеком крепкого телосложения. Видя, что Лорн хочет сесть, он поспешно сказал: