Филипп последовал совету монарха. Ему понадобилось три дня, чтобы подлечить рану и уязвленное самолюбие, но если плечо заживало быстро, то самолюбие страдало все сильнее!
И вот эта чертовка, от которой он, казалось, избавился навсегда, вновь появилась на горизонте!
Первым побуждением шевалье было немедленно броситься в тюрьму — ему хотелось удушить мерзавку собственными руками. Но он сдержался: слишком много чести для нее — пусть подождет! Чего она добивается? Филипп не верил, будто она пришла в крепость по собственной воле — ее что-то к этому подтолкнуло. А может быть, она просто испорченная девка, и ей доставляет удовольствие дразнить несчастного офицера, приставленного сторожить ее?
Если она действительно намеревалась вывести его из себя, то вступать в эту опасную игру не следовало. Филипп мысленно дал себе клятву сохранять хладнокровие и не поддаваться на провокации юной негодяйки.
Погруженный в мрачные размышления, шевалье не заметил, как двое сослуживцев, завершив схватку, подошли к нему. Один из них был виконт де Ландрупсен — молодой датский аристократ с внешностью херувима. Увидев, что Филипп не отрывает глаз от записки, он весело воскликнул:
— Очередное любовное послание, Филипп? Клянусь Богом, оставьте что-нибудь и для нас! Ведь вы соблазнили уже всех придворных красавиц!
Однако второй офицер лукаво промолвил:
— Боюсь, вы ошибаетесь, дорогой Микаэль. Посмотрите, какой кислый вид у нашего шевалье… Кажется, он получил не самые приятные известия!
— Неужели? Вам отказали в свидании?
Оба ждали от Филиппа остроумного ответа, но тот, вопреки обыкновению, молчал, не собираясь вступать в дружескую перепалку. В сущности, он их почти не слушал, ибо вдруг осознал, что не будет у него ни минуты покоя, пока он не разберется с Камиллой.
Внезапно решившись, он поспешно направился в тюрьму, не удостоив своих товарищей ни единым словом, а те изумленно глядели ему вслед.
— Какая муха его укусила? — спросил один.
— Влюбился, должно быть, — ответил другой, с философским спокойствием пожав плечами.
Итак, Камилла вновь оказалась в своей камере.
Ей не сразу удалось убедить привратника, что она возвращается по доброй воле. Бедняга только мотал головой, отказываясь впустить ее, — на его памяти не было случая, чтобы беглец рвался обратно в крепость! Наконец он уступил, однако сразу послал записку шевалье д’Амбремону — раз этому молодому дворянину поручено следить за узницей, пусть он и выкручивается!
Когда Филипп явился в тюрьму, он уже почти справился с волнением и в какой-то мере взял себя в руки — во всяком случае, в камеру он вошел с совершенно бесстрастным выражением лица. Камилла затаила дыхание. Она стояла спиной к окну в лучах света: белокурые волосы золотым ореолом окружали ее голову, и она походила на небесное видение.