Напиши мне скорее, как ты сейчас живешь, здоровы ли твои милые детки? Как живут Мари, Кэти, Ирочка и другие? Вспоминаете ли вы хотя бы изредка обо мне?
У нас в деревне, в лесах и на полях наконец-то лег снег, засыпал все черное, надоевшее, промороженное. А то казалось, что уж и не случится никогда. После октябрьского снегопада, когда за один день кинуло белое покрывало на деревья вместе с листьями и краснобокими яблоками, более не было ничего существенного, и сама наступившая зима казалась брошенной озлобленной сиротой, не получившей от родни должного обеспечения. Теперь все не так. Ветер, что дул с озера непрерывно, утих и лишь бережно и неторопливо разглаживает белые складки на простынях усталых полей. Лес, который все это время гудел черно, встопорщенно, сейчас разом затих. Только носатые клесты бодро и весело долбят шишки в своих импровизированных наковальнях. У них как раз нынче вылупились клестята в выстланных пухом дуплах и им надо кормить маленьких.
Так хочется чего-то нового, свежего. Но чего ж? Мои ученики все те же. Ленивые с хитрецой, без всякого полетного стремления, но, впрочем, с желательной в делах основательностью, и, многие, с беглостью обыкновенной мысли, которая дает возможность надеяться, что устроятся они в жизни достойным и правильным для их умственной конституции образом. Меня они, пожалуй, любят и где-то даже общественно оберегают от собственных же крайних проявлений, что, как ты понимаешь, не может не трогать. Жизнь их далеко не безоблачна и разительно отличается от нашего с тобой детства, но они другой не знают и относятся ко всему происходящему с бодрым сангвиническим смирением. И сами школяры, и их родители не устают поражаться тому, что я не бью своих учеников. «А как же иначе вразумить нерадивого?» – искренне недоумевают они. Бывший до меня учитель в соседней деревне лупцевал учеников почем зря, с применением линейки, книг и прочих подручных средств. Я, как ты понимаешь, этих методов педагогики не приемлю, что родителей явно разочаровывает.
Общение мое, помимо учеников с родителями, было, до самых недавних пор, крайне скудно. Два раза приезжал Гриша, еще раз я сама ездила в Гостицы на именины маман. Навещал меня Петр Николаевич. Привез варенья и соления от Марии Симеоновны и от кого-то еще из соседей (в окрестных поместьях уверены, что я голодаю. Право, не могу понять, кто распускает такие слухи. Может, крестьяне? На их вкус я выгляжу излишне худощавой, вот они и делают соответствующие выводы…). Сидел до позднего вечера, пил чай, говорил о чем-то незначащем. Потом по моей просьбе читал стихи. Хорошие, сколько я могу судить. Мне Петю жаль и как-то неловко с ним, словно оборка где-то натирает или в ботинке гвоздь вылез. Но что ж – из этой жалости замуж идти?