Потому что рано или поздно ты забредала сюда, обычно не проходило и двух дней, как ты появлялась. Но на этот раз все вышло по-другому. В первый день я не стал волноваться, думая: назавтра придешь. На третий день мне стало ясно, что на сей раз все будет по-другому, и на протяжении последующих дней (которые ме-е-едленно превращались в недели) я постепенно терял интерес к жизни: напивался до такой степени, что даже отвращение к вину успело у меня пропасть, перестал ходить в кино, есть гамбургеры и разглядывать ляжки девиц. Я не выходил из дома. А что, если она придет утром, — стучало у меня в висках. Под влиянием этих мыслей я вообще перестал выходить на улицу и снова и снова стирал пыль с мебели, подметал пол и пылесосил по всем углам: пусть всюду будет чисто к твоему приходу. Потом бросил и это занятие. Казалось, солнце перестало освещать землю и все стало темным, мрачным и тусклым. Так как я не убирал квартиру, пыль скапливалась по углам, под шкафами, и стоило провести пальцем по любой поверхности, как на нем появлялась белая пушистая полоска. Я перестал бриться, не принимал душ, не поднимался с постели и только иногда откусывал кусочек черствого хлеба и съедал ложку сгущенного молока. Однажды живот у меня так скрутило от голода, что я бегом, словно за мной кто-то гнался, побежал в магазин на углу и купил сыру, молока и колбасы с красным перцем и все это проглотил прямо около кассы. Люди смотрели на меня, как на отвратительное насекомое, поэтому я вернулся обратно в свою постель и больше никуда не выходил, наблюдая из-под одеяла за ходом времени: как наступает ночь, а потом рождается новый день, как солнечный луч скользит вдоль плиток на полу, поднимается по стене, блестит на глянце плаката, взбирается на потолок, а потом исчезает в окне — и это означало, что снова наступила ночь. Я пробовал плакать, перестал о чем-либо думать, лежал с закрытыми глазами, и если не заткнул уши, то только потому, что ни один звук уже давно не долетал до меня.
Это может показаться странным, но только благодаря своему носу я понял, что ты снова стоишь передо мной хмельная, и луга в твоих глазах потускнели, и ты не можешь даже выговорить «привет» — это тебе не удавалось, с твоих губ слетали только какие-то нечленораздельные звуки. Мне удалось подняться на ноги, несмотря на малокровие, которое я себе, кажется, заработал, и двинуться вперед наощупь среди смутных теней, не понимая, сколько дней прошло с твоего прошлого прихода. Я открыл окно (пусть комната хорошенько проветрится!), а потом мне пришлось раздеть тебя потихоньку, осторожно, стараясь не свернуть тебе шею (думая, что все опять пойдет по-старому), и со всей возможной нежностью уложил твою голову на шелковые подушки, потому что наутро ты не выносила никаких других.