– Такое не такое, а я привык! И потом, я своего имени не стесняюсь, упаси бог, а только опасаюсь! Я через свое имя уже достаточно пострадал, больше не желаю! Так ты мне, Кондратий, так и не ответил – она тебя разукрасила?
– Нет, не она.
– Не она? А кто же?
– Долгая история! – отмахнулся Кондратий. – Пойдемте уж к вам в сторожку, хоть в порядок себя приведу!
– Да, в порядок себя привести не мешает! – старик снова неодобрительно оглядел собеседника. – А с этой дамочкой-то что делать будем?
– С ней? – переспросил Кондратий. – А где она?
На полу, где только что лежала побежденная женщина, никого не было, только лежали ее темные очки.
– Ускользнула… – неодобрительно прошамкал сторож. – Нехорошо! Не дай бог вернется!
Он развернулся и пошел к выходу.
Кондратий, тяжело вздыхая и разминая онемевшие руки, заковылял следом.
Выйдя с фабрики, сторож остановился и внимательно огляделся по сторонам.
Не увидев поблизости ни одной живой души, он быстро пересек проулок и подошел к металлической ограде лютеранского кладбища. Ограда эта была составлена из черных чугунных пик с заостренными наконечниками и казалась сплошной. Однако сторож, снова опасливо оглядевшись, потянул за одну из пик – и часть ограды сдвинулась в сторону, открыв проход, достаточно широкий для того, чтобы в него мог свободно пролезть взрослый человек.
Сторож придержал ограду, пропустил Кондратия, протиснулся следом за ним и закрыл за собой потайной проход.
Спутники пошли друг за другом по узкой тропинке между темными старинными надгробьями, свернули возле памятника, изображавшего печального ангела с опущенным факелом в руке, и подошли к неказистой сторожке.
Генрих Рудольфович вытащил из тайника под крылечком ключ, открыл дверь и пропустил гостя в сторожку.
Эта сторожка представляла собой единственную комнату, впрочем, довольно уютную. Посредине ее стоял круглый стол, накрытый зеленой плюшевой скатертью с узорами и кистями по углам. В центре этого стола красовался глиняный кувшин с букетом искусственных цветов, над столом висел круглый абажур из оранжевого шелка с бахромой по краю. Возле одной стены имелась узкая кушетка, накрытая шерстяным одеялом, на стене над этой кушеткой висел коврик, на котором угловатым готическим шрифтом было вышито: «Добродетельный труд – сам себе награда».
Еще в комнате имелась эмалированная раковина с укрепленным над ней несколько помутневшим от времени зеркалом в деревянной, попорченной древоточцами раме.
К этой-то раковине хозяин и направил Кондратия:
– Приведи себя в порядок, а после поговорим!