А однажды к ним в город пожаловала сама Примадонна советской и постсоветской эстрады, и опять история с деньгами токмо на один билет повторилась.
Позвонив в ДК и узнав цены на билеты концерта Ортодоксальцевой, Елена Андревна приободрилась и мысленно радостно потирала руки: «Вот, хорошо! Расслабимся, отдохнём, проведём уютный семейный вечер – я, наконец-то, платье своё любимое надену… И серьги к нему…» – замечталась наша героиня, представив себя во всём своём концертном великолепии под свисающими, как застывшие стеклянные капли, огромными люстрами ДК, похожими на церковные паникадила… «Ах! она, наверное, что-нибудь о вере будет петь, и о душе – раз такая талантливая женщина к Церкви пришла, обязательно будет что-нибудь такое в репертуаре… Может, на Петеньку это произведёт православный эффект…» Елена Андревна вздохнула. Петя уже не нервничал и не раздражался, когда она уходила на долгие церковные службы, но её не сопровождал. А она так хотела видеть его в церкви! Представляла, как он, смущаясь, стоит впервые в очереди на исповедь, ежесекундно сомневаясь – может уйти? – и, поправив съезжающие очки, решительно шагнув к священнику в последний момент; как, ещё до конца не осознавая всей важности, подходит в первый раз к Чаше… Но, вместо этого, супруги Кипятковы проводили время в бесконечных, бурных спорах.
Когда Елена Андревна пыталась его убедить вербально о необходимости верить, Пётр Иваныч спрашивал, зачем же непременно нужно для этого ходить в церковь. Елена Андревна рассказывала ему о Таинствах. Тогда Пётр Иваныч задавал следующий вопрос: «Если в Церкви всё подчинено жизни человеческой души, её спасению и Богу, отчего наплодилось так много различных конфессий, каждая из которых бьёт себя в грудь, называя истинной, и не желая договариваться с другой, а, иногда, переходя и к открытой войне за свою истинность?». Тут из Петра Иваныча сыпались исторические факты с именами и точными датами – оказывается, не зря он носил очки и углублялся он не только в газеты, как наивно полагала его супруга. «Здесь надо не понимать, а чувствовать!» – кричала она. «Дык, как же я почувствую, если я не понимаю!» – восклицал Пётр Иваныч. Елена Андревна терялась, пыталась доказывать – но ей не хватало этой самой начитанности. Тогда, испытывая недостаток фактов, как рыба, стукнувшаяся о толщу льда, при попытке всплыть на поверхность, Елена Андревна судорожно набирала пару раз воздуха в лёгкие, и, не закончив предложения, на слове: «В общем… (вдох), в общем… (ещё более глубокий вдох), ты – не прав!» – выдыхала она в лицо супругу, нередко после хлопнув дверью – то ли от обиды перед его образованием, то ли от страха, что он продолжит спор, а аргументировано ответить она не умеет. Пётр Иваныч ещё кричал вслед, покачивая головой в знак согласия своим мыслям (отчего очки сползали вниз по потной переносице), собрав пальцы пучком, словно зажав щепотку соли, и побрызгивая, как испорченный шаловливыми детьми водяной фонтанчик, слюной: «Еленочка, да ты пойми, я ж не обидеть тебя хочу, а разобраться! Я боюсь, что приду, для спасения души, раскроюсь, а меня под какими-нибудь лозунгами поведут не туда…» Но Елена Андревна лишь громко всхлипывала за дверью. «Ведь, так уже было… Неприятно себя снова наивным дураком чувствовать…» – бормотал уже себе под нос Пётр Иваныч, протирая носовым платком запотевшие в пылу спора стёкла очков.