– Чёрт! – Елена Андревна знала это слово, но не употребила его, потому что помнила: православным оно строго запрещено.
Пётр Иваныч всё прохаживался возле зеркал и не удивлялся долгому отсутствию супруги: как правило, из дамской комнаты выходила она успокоенная, похорошевшая, со счастливой, немного стеснительной улыбкой, словно извиняясь за своё долгое отсутствие. И чем дольше отсутствовала, тем счастливее улыбалась…
Но не сегодня. Он увидел бледную, печальную, чем-то встревоженную супругу, неестественно держащую крошечную театральную сумочку впереди, словно пытаясь прикрыть… огромное мокрое пятно! Неужели…?
– Дорогая! – с изумлением обратился он к супруге.
– Это вода… – смущённо зашептала на весь гулкий, пустой вестибюль Елена Андревна, – там у них такие чудернацкие краны…
– А, это у нас недавно поменяли, – громко и радостно подхватила шёпот Елены Андревны вахтёрша. – Евроремонт! Краник надо вверх поднять, а потом выбирать – горяченькую Вам или тёпленькую.
– Это я уже поняла, – с бледной улыбкой ответствовала Елена Андревна вахтёру, а мужу зашептала ещё тише на ухо:
– Куда я теперь в таком виде?
Вместо Петра Иваныча снова ответила жизнерадостная полнощёкая вахтёрша:
– Да вы, дамочка, не бойтесь: в темноте не видно, а к концу концерта, глядишь – и высохнет!
У Петра Иваныча при слове «концерт» внутри всё заскулило, он решительно взял Елену Андревну под локоток, развернул её лицом к гардеробу:
– Пойдём!
– Как? Куда пойдём? – ахнула Елена Андревна, не понимая направления движения и мыслей мужа.
– Домой! – и он бережно подал ей пальто – всё ещё без мехового воротника.
Елена Андревна послушно просунула в рукава руки.
Свежий, с придыхом морозца ноябрьский ветер гнал первый, неуверенный снежок. Пётр Иваныч на улице почувствовал себя бодрее, предложил жене пройтись – она только вздохнула, и даже не успела проворчать про себя: «Ах, этот Пётр Иваныч! Опять своё: „пройтись“! У меня платье мокрое, а он совсем даже не помнит! Так ведь и простудиться можно!», как они услышали радостные возгласы: «Петя! Леночка! Сколько лет, сколько зим!» – и вот они уже в радостных объятиях Ивановых, и те зовут их пить чай, и они шумно вваливаются к ним в квартиру, взахлёб, перебивая друг друга сообщая торопливо новости, словно на перроне перед уходом поезда.
Елена Андреевна уже с хохотом рассказывала о «чудернацьких» кранах подруге, у которой на кухне – надо же! – такие же точно. А Пётр Иваныч, утонув в уютном кресле, пошкрёбывая лысину, вещал другу, как всё изменилось после 90-х, и как оно было всё раньше. И друг, доставая дорогой коньяк, покачивал согласно головой, хотя ни за что не променял бы своё «нынешнее» на советское «раньше». Потом они все вместе вспоминали былые истории и сетовали, что мало видятся и обещали созваниваться чаще…