— Вы что думаете, это мне одному нужно? — говорил Андрей Иванович, окидывая собравшихся жестким взглядом. — Да плевать я на эту роскошь хотел. Вспомните: первые книги мы делали на кухне, на чужих компьютерах. Нет, это не мне, это всем нам нужно, и прекрасно, что сегодня мы можем позволить себе такие расходы. Это наше лицо, лицо издательства. Сразу видно: люди серьезные, платежеспособные, шарлатаны себе такого не позволят. А в нашем деле доверие банкиров и деловых партнеров — самое важное.
Шевчук слушал эту вдохновенную речь и в душе посмеивался: пой, пташка, пой! И он, и остальные члены совета прекрасно понимали, что Пашкевич вешает им лапшу на уши. Не для банкиров и не для партнеров затевался весь этот шик, для них все можно было обустроить куда скромнее и дешевле. Генеральный директор вкладывал огромные деньги в недвижимость, те самые деньги, которые в противном случае пришлось бы отдать на дивиденды учредителям и повышение зарплаты штату. В богатейшем коммерческом издательстве зарплаты у сотрудников были маленькие, меньше даже, чем в государственных издательствах, дышавших на ладан. Но Пашкевича это не волновало. Он прекрасно понимал, что деньги, выплаченные людям, уже не вернутся, а роскошный офис при всех обстоятельствах останется его собственностью и с каждым годом будет лишь прибавлять в цене. Вот что стояло за цветастой речью генерального директора «Афродиты» — грубый и точный расчет. Он грабил своих же ближайших помощников, соучредителей издательства, так сказать, сохозяев, и хотя все понимали, что их нагло грабят, не нашлось никого, кто отважился бы сказать об этом вслух. Потому что все знали: любой, кто посмеет возразить Андрею Ивановичу, через месяц-другой вылетит на улицу. Сохозяевами «Афродиты» учредители уже давно были лишь теоретически, на самом деле хозяином был он один. Шевчук вообще не понимал, зачем Пашкевич собрал их, зачем ему понадобилось одобрение совета; подписал смету, и дело с концом.
Шевчук ненавидел этот кабинет, этот офис, ремонт и перестройка украли у него лично кучу денег, которых не хватало на лечение жены. Но сейчас он этой ненависти не чувствовал. Скоро Пашкевича не станет. Он исчезнет, а все останется. И круглый стол с малахитовой столешницей для совещаний и приемов, и кожаная мебель, и картины на стенах. И огромный шерстяной ковер на полу, и бар, заставленный бутылками с разноцветными наклейками. Все останется. И послужит другому хозяину. Ему, Шевчуку, послужит.
Он положил на стол сумку, достал папку с распечаткой и внимательно осмотрел кресло Пашкевича. Просунул пальцы в узкую щель между сиденьем и спинкой. Очень хорошо, лучшего места не придумаешь. Незаметно и не выпадет. И ударит в самое уязвимое место — в поясницу. Позвоночник, печень, почки…