— У вас же есть своя комната, почему бы вам не пойти к себе? Почему бы вам не побыть друг с другом?
Клайд вздохнул и поднялся с кровати.
— Расслабься, дорогая, не надо нервничать. Приляг, отдохни. Мы все вместе немного перенервничали…
Бак вяло посмотрел на Бонни, застывшую в центре комнаты, и спросил, утратив свое обычное благодушие:
— Что ее так мучит? — Он обернулся к Клайду и повторил вопрос: — Что ее грызет?
Клайд отвернулся. Он хотел обойтись без выяснения отношений. Они слишком много времени проводили вместе, и, конечно, неплохо было бы хоть ненадолго разъединиться. Тут надо было все хорошо обмозговать и найти выход.
— Отстань, Бак, — лениво сказал он.
Но Бак не собирался отставать. Хватит с него того, что Бланш проела ему все печенки, требуя, чтобы они оставили Клайда и вернулись домой, к ее папочке. Но дудки! Такая жизнь не для Бака Барроу. Но и это существование ему обрыдло — постоянное ничегонеделание, бегство от полиции, жизнь в каких-то лачугах. Ну а эта самая Бонни, она, конечно, ничего, но временами начинала очень много о себе понимать. И напрасно! Если разобраться, внушал себе Бак, она всего-навсего подружка Клайда. Они даже не женаты! Он фыркнул и кивнул головой в ее сторону.
— Что ее, черт возьми, грызет? — сердито говорил он. — Что с ней происходит?
— Со мной-то как раз ничего, — огрызнулась Бонни. — Ничего, кроме того, что я бы дорого дала, лишь бы оказаться подальше от тебя с твоей женой.
— Послушай, — встал с кресла Бак.
— Не смей говорить обо мне так, — запротестовала Бланш. — Я не какая-то дешевка.
— Именно дешевка ты и есть, — отрезала Бонни.
Клайд понял, что надо вмешаться, пока дело не приняло дурной оборот. Он обратился к Бонни:
— Ладно, успокойся и будь немного повежливее.
— Иди к черту!
— Бонни!
— Не учи меня жить, Клайд Барроу!
— Черт с вами! — рявкнул Клайд- Черт с вами обоими! Можете пойти и утопиться! — Он отошел от них, подошел к окну и что есть силы уперся лбом в стену, оклеенную дешевыми обоями, так, что на шее выступили вены. Он досчитал про себя до десяти, потом еще раз до десяти. Почувствовав, как раздражение покидает его, он подошел к Бонни и попытался ее поцеловать, но она отвернулась. Он улыбнулся той мальчишеской улыбкой, которая всегда действовала на нее безошибочно, вызывая желание обнимать, целовать, крепко прижимать его. Но Бонни на этот раз не обратила на это никакого внимания. Он вставил пальцы в уши, закатил глаза, зашевелил пальцами и высунул язык, то вываливая его, то убирая, изображая марионетку, которая перестала слушаться кукловода, но Бонни мрачно посмотрела и сказала: