Затем она быстро стала сбрасывать свою одежду, чтобы поскорее оказаться в одном с ним состоянии. Затем они слились воедино, касаясь друг друга губами, грудью, животами. Руки и ноги переплелись, пальцы двигались осторожно, нежно, изучающе.
— О, Бонни… Я и не подозревал…
— Сейчас я тебе покажу, милый…
— Сюда?..
— Да, милый сюда. И вот так… да, да, прекрасно…
— Ой, даже слишком…
— Даже слишком — и слишком мало…
Ее тело изогнулось, приподнялось, прижавшись к его телу. Клайд опустился на нее всей тяжестью, придавив к матрасу. Страсть пропитывала все их поры, наполняла собой все конечности, заставляла кровь сильнее биться в венах. В этом было нечто неотвратимое, темное, настойчивое, требовательное, не желающее более оставаться в потемках. Страсть рвалась наружу из темного потайного места в нем. Это была далекая мелодия с удивительными ритмами, только ей присущей гармонией. Все это постепенно наполняло его, проникало во все уголки — влажное и таинственное, нежное и неистовое, то, чему можно было научиться только в этой школе.
— Бонни!
— Милый…
— Я люблю тебя.
— Я люблю тебя.
— Бонни.
— Да, да…
— Я не могу…
— Не надо терпеть… Не надо… Отдай мне все… Выплесни… Дай мне… Милый… Дай мне все…
Он застонал, не отрывая своих губ от ее.
Потом Клайд стоял у окна и смотрел невидящим взглядом на улицу. На него снова и снова медленно накатывались теплые волны, и он нежился в этом тепле.
— Бонни, — тихо сказал он, не поворачивая головы.
— М-мм? — отозвалась с постели Бонни.
Она лежала голая, накрывшись простыней. Волосы спутались, падали на лицо, груди отяжелели… Настоящая женщина… Удовлетворенная… Наполненная…
Он в два шага подошел к кровати, растерянно развел руками.
— Все было правильно?.. Я все сделал как надо?
— Ты был прекрасен.
Он по-мальчишески обрадовался и от возбуждения стал заикаться.
— Нет, серьезно: все должно быть правильно. Это очень важно. Ты мне скажи, если что не так, потому что я тогда постараюсь исправиться. Научиться. Это очень важно.
Она привстала на локте. Ленивая улыбка озарила ее лицо, а глаза из-под полуприкрытых век лукаво поглядели на него.
— Ни с одной женщиной в мире так правильно не поступал еще мужчина. Ты самый правильный мужчина, самый настоящий.
— Нет, ты мне скажи, если что…
Она протянула к нему руки:
— Иди сюда, и все УСЛЫШИШЬ. Мы все обсудим.
Он так и поступил.
Без лишних слов.
— Нет, это, правда, здорово.
Бланш покосилась на К.У., сидевшего за рулем, и отвернулась. Последний раз затянувшись сигарой, она выбросила окурок в окно.
— Я говорю, здорово, что мы едем вместе, — пояснил К.У. — А то мы никогда даже и не говорили, — продолжал К.У. в присущей ему открытой и дружелюбной манере. — Я слышал, что ты говорила Баку, Бонни, Клайду. У нас много общего.