С огромным трудом Берни да Плант столкнул «Тойоту» с дороги в боковой проезд. Пусть она постоит там, пока не придут полицейские и не заберут ее для хранения горючего. Сейчас очень поздно, а рано утром Берни надо быть на работе в фирме по очистке ковров. Дом Эвелин находился на отшибе и туда идти было нельзя, так что Берни решил отправиться в город.
Он удивился, как много машин на улицах в этот час ночи. Но, несмотря на его «голосование», все машины проходили мимо и не останавливались. Берни стоял на обочине шоссе, весь грязный, в пыли.
Час проходил за часом. Это был какой-то кошмар. Наконец дождь прекратился, и мокрая одежда Берни начала понемногу подсыхать, из-за чего он замерз еще больше, чем когда-либо. Наконец, эта ужасная ночь подошла к концу, стало рассветать, и первые бледно-розовые полоски ноябрьского рассвета стали заметны на востоке. Какая-то машина остановилась, чтобы подобрать Берни. Но машиной ее можно было назвать весьма условно. Когда-то это средство передвижения действительно было машиной. Двадцать лет назад она вышла новенькая с завода Форда, в ней было детское отделение и место для собаки, она была покрашена в ярко-зеленый цвет и имела весьма бодрый вид: фары были яркими, как прожекторы. Теперь она возила бедняка и служила ему единственным домом. Владельцем ее был Джон Баб-бер.
Но для Берни было неважно, как выглядела эта машина; главное то, что она остановилась. Один бездельник остановился, чтобы подобрать другого. Берни ла Плант устало залез в машину. Каждый мускул у него болел. Берни уселся рядом с Баббером на переднее сиденье, и они медленно, но все же двинулись в город. Впервые с момента авиакатастрофы у Берни появился невольный слушатель. Берни умирал от желания рассказать кому-нибудь то, что пережил. И хотя он был уже полуживой от усталости, глаза его лихорадочно блестели, волосы слиплись от грязи, и он казался явно не в своем уме, а рассказ его звучал, как бред сумасшедшего, Джон Баббер умел слушать других, и он выслушал Берни, почти не перебивая его.
— Ты действительно вошел туда, в горящий самолет? — не смог удержаться от вопроса Баббер.
— Да! — с драматической интонацией подтвердил Берни. — Зашел туда, в самолет, ради всего святого. Этот самолет, можно сказать, стал моим вторым домом! Куда не повернешься, еще какой-нибудь человек просит меня, чтобы я его спас. И в двух шагах от меня ничего не было видно, всюду дым… такое… И вдруг — бум!!! Самолет взорвался! Я мог погибнуть!
Баббер с недоверием смотрел на Берни. Этот человек был явно не похож на спасателя; он сидел около него — невысокий болтун, грязный, с взъерошенными волосами. Но Джон Баббер много повидал на своем веку и не привык ставить под сомнение самые дикие выдумки до тех пор, пока их не опровергнут. Кто знает?