Лицо Кинга погасло, словно повеял холодный ветер. Он указал рукой на двери рядом.
— В том зале.
— Не слишком ты его жалуешь! — заметил Миллер.
— Слишком грубый. Сказать по правде, уже несколько месяцев я подумываю, как бы от него избавиться. Дело в том, что он теряет власть над собой, заводится и становится неуправляемым.
— А как его успехи?
— Второй дан в каратэ. Удар отличный, ну и любитель показательных номеров: ломки кирпичей, досок, мраморных плит. Но для дзюдо он не годится — кишка тонка. Он сейчас тренируется один. Идем, я тебя провожу.
На Фокнере было вылинявшее от частых стирок кимоно. Он стоял в углу, отрабатывая перед огромным зеркалом в тысячный раз начальные движения и позиции, без которых ни один мастер не может считать себя непобедимым. Его удары были великолепны — высокие и стремительные.
Он на секунду прервался, чтобы утереть пот со лба, и лишь тогда заметил, что за ним наблюдают. Он сразу узнал Миллера и подошел, иронически усмехаясь:
— Берт, а я не знал, что ты водишься с сыскарями. Пожалуй, стоит поискать себе клуб без легавых.
— Сержант Миллер у меня всегда желанный гость, — краснея от злости, выпалил Кинг. — На твоем месте я бы не совался к нему на татами. Тебя бы ждал неприятный сюрприз.
Похвала была слишком явной и слишком лестной, судя по тому, что успел заметить сержант.
— Не искушай меня, Берт, — коротко хохотнул Бруно, — не искушай.
Кинг резко повернулся и вышел, хлопнув дверью. Боксер пятерней проехал по волосам.
— Вы появляетесь слишком часто: в завтрак, в обед и в ужин. Это уже начинает надоедать.
— Ничем не могу помочь, — добродушно ответил Ник и вытащил из кармана перчатки Грейс.
— Узнаете?
Фокнер бросил внимательный взгляд на черный дерматин с фальшивыми бриллиантами и вымученно вздохнул.
— Кто еще не знает, что я оставил их вчера в баре у Сэма Харкнесса на Риджент? Насколько я помню, они вывалились из моего кармана, когда я искал мелочь. Сэм утверждал, что перчатки не совсем в моем вкусе.
— А вы ответили, что это собственность вашей невесты.
— Да, Миллер, и поэтому я не перестаю терзаться угрызениями совести. На самом деле эта безвкусица принадлежала Грейс Пакард.
— Почему же вы не сказали правду бармену?
— Впадаете в детство, сержант. С какой стати мне выворачиваться наизнанку перед малознакомым человеком?
— Прежде за вами не замечалось подобной щепетильности.
Лицо Фокнера потемнело от гнева:
— У вас есть еще вопросы? Мне надо продолжать тренировку!
— Страусиная политика. И все-таки вам придется многое объяснить, мистер Фокнер. Чертовски многое.