— Ну, до дворца ему далеко, — отвечал Курт, — но это лучше, чем наша дыра в Голливуде.
— Посмотри, какие пальмы! — Гонора запрокинула голову, чтобы увидеть их уходящие в голубое небо вершины. — До чего же они прекрасны!
Джоселин стояла на крыльце и наблюдала за сестрой. Нет, это не Гонора, а какая-то незнакомая актриса, играющая ее роль. Невидимый режиссер руководил ее действиями, подавая реплики: «Голову вверх, теперь опустить. Посмотреть направо, теперь налево. Побольше эмоций и улыбаться, улыбаться, улыбаться!»
Санитары подкатили коляску к крыльцу, и Гонора увидела сестру.
— Джосс! — воскликнула она, протягивая к ней руки. Джоселин нагнулась и позволила сестре обнять себя.
— Как же я по тебе скучала, Джосс, — сказала Гонора тихо.
— Гонора, мне так жаль… — начала Джоселин, с трудом размыкая пересохшие губы.
— Да… — перебила ее Гонора с тяжелым вздохом. Она сильно похудела, на бледном лице горели огромные темные глаза. — Позволь им внести меня в дом, мы поговорим с тобой после.
Узкий коридор не позволял довезти Гонору до спальни, и Курт взял ее на руки. Он осторожно внес ее в спальню и положил на кровать.
— Она ушла в себя, — сказал Курт Джоселин спустя неделю после приезда Гоноры из больницы. — Я не могу расшевелить ее.
— Подожди немного, Курт, — ответила девочка, — и, главное, не вини себя.
Курт делал все возможное, чтобы вывести Гонору из состояния оцепенения. Каждый вечер он возвращался домой с небольшими, полными значения подарками, рассказывал Гоноре смешные истории, которые произошли с ним в течение дня, нежно гладил руки жены, стремясь лаской отвлечь ее от тяжелых мыслей. Гонора принимала его подарки и ласки со спокойной, благодарной улыбкой, которая не сходила с ее печального лица, но мысли ее были далеко. Джоселин старалась не отходить от сестры. Она вспоминала эпизоды из их жизни в Англии, рассказывала ей о чудесных окрестностях Беверли-Хиллс. Гонора молча улыбалась сестре.
— Она не может простить себя, — повторял Курт.
Джоселин делала серьезное лицо, ей льстило, что Курт разговаривает с ней, как со взрослой.
— Ей надо выплакаться, — отвечала Джоселин. — Вы не видели ее плачущей в эти дни?
— Нет. Я скоро сам заплачу. Не могу видеть ее милое лицо таким печальным.
— Да, я понимаю, — отвечала Джоселин, терпение которой было на исходе.
— Потерпи еще немного, Джосс, — словно прочитав ее мысли, попросил Курт. — Время лечит.
Джоселин стояла у открытого окна и наблюдала, как Гонора возится в маленьком садике за домом. Высунув кончик языка, она прилежно трудилась, окучивая слабые ростки цинний, коробку с которыми ей подарил Курт. Цветы были такими поникшими, что Гонора не выдержала и в тот же вечер высадила их на клумбу. Теперь каждое утро она ухаживала за ними. Джоселин вспомнила, что когда-то, в Англии, Гонора, одетая в узкие брючки и свитер, вот так же работала на их маленьком огороде.