Послышался скрип двери, и на веранде появилась Гонора. Джоселин продолжала плясать. Сестра схватила ее за плечи и резко повернула к себе.
— Что…о ты де…ла…ешь? — закричала она. Голос Гоноры, обычно спокойный и мягкий, сейчас скорее походил на визг.
Джоселин застыла на месте.
— Спящая красавица наконец-то проснулась, — усмехнулась она.
— Бедные мои циннии! — Гонора залепила сестре пощечину. Джоселин схватилась за щеку и бросилась на Гонору. Ее грязные ногти впились сестре в щеку, показалась кровь.
— Ты убийца! — кричала Гонора. — Как ты посмела погубить мои цветы?
— Да будь они прокляты, твои цветы! Они тебе дороже меня и Курта!
Гонора опустилась на колени и стала выпрямлять втоптанные в землю росточки. Ее тело сотрясали рыдания, слезы катились по щекам и падали на землю, орошая загубленные растения. Джоселин растерялась. Ей стало безумно жаль сестру.
— Детки, — причитала Гонора, — мои бедные детки. Почему я покинула вас? Что с вами сталось? Как я виновата перед вами.
Джоселин опустилась на колени рядом с сестрой и обняла ее худенькие плечи.
— Гонора, не плачь, не плачь. Я пересажу их.
— Как я не доглядела за ними? — плакала Гонора. — Они были бы живы…
— Гонора, прошу тебя… прости меня…
— О Господи…
— Гонора, я чудовище! Ты же знаешь меня.
— Нет, нет, это только моя вина… Гонора прижала голову сестры к своей груди.
Яркое калифорнийское солнце с его палящими лучами стало свидетелем того, как две сестры, стоя на коленях посреди клумбы с вытоптанными цветами, поклялись друг другу в вечной любви и верности.
Когда Курт вечером вернулся домой, глазам его предстала удивительная картина: сестры сидели на диване, обнявшись, Джоселин с распухшим лицом, а на щеке его жены виднелись четыре глубокие царапины. Брови Курта поползли вверх.
— Похоже, здесь было сражение, — заметил он.
Джоселин, страшно боясь, что Курт узнает правду и отправит ее обратно к Гидеону, поспешно сказала:
— Гоноре не понравилось, как я ухаживала за ее цветами.
— Да, ужасно, — Гонора непринужденно засмеялась, — тебе придется купить мне другие циннии, дорогой.
— А я уже решил, что мы никогда снова не будем близки, — сказал Курт, оставшись вдвоем с Гонорой. Она прижала его голову к своей груди.
— Но почему, дорогой? Ведь я же говорила тебе, что доктор Таупин разрешил мне заниматься любовью через две недели.
— Так когда же это произойдет?
— Хочешь, сегодня ночью?
— Очень хочу.
— А если нас услышит Джосс?
— Не думаю, стены здесь достаточно прочные, — ответил Курт, целуя жену.