— Представляю. Он что, слепой? Неужели он не видит, что вам нечего есть, что на вас старая одежда, что вам нужно ходить к врачу?
Голос Курта был злым.
— Нельзя было рассказывать ему о моей работе, — прошептала Гонора, — он такой чувствительный.
— Я давно заметил, что такие чувствительные люди думают только о себе. Посмотри, как он набросился на тебя!
— Он просто выпил лишнего…
— Лишнего… Он уже был пьян, когда пришел на обед. — Курт выдвинул пепельницу и затушил недокуренную сигарету. — Гонора, — начал он более спокойно, — ты не поверишь мне, но когда твой отец трезв и не слоняется без дела, он вполне приличный мужик. Пойми, что мне очень тяжело далось нарушение данного тебе слова. Мне было гораздо тяжелее, чем твоему отцу. Я не мог вынести твоего взгляда, и мне было так жаль тебя.
Все еще пытаясь защитить отца, Гонора сказала:
— Папе, с его гордостью, нелегко было пойти на такую работу…
Курт приложил к ее губам палец.
— Давай сменим тему. Ты слишком хороша для этого мира, и мне больно видеть, как человек, которого ты любишь, незаслуженно обижает тебя.
Он провел пальцем по ее пухлому рту, и сердце Гоноры дрогнуло. Ее аргументы в защиту отца иссякли. Курт включил радио, и тесное пространство машины наполнилось звуками чудесной музыки.
— Пятая симфония Чайковского, — прошептала Гонора.
— Ты околдовала меня. — Курт притянул ее к себе и зашептал в ухо: — Я ничего не могу поделать с собой.
Он поцеловал ее.
— Курт…
— Что, милая?
— Курт… мне просто нравится повторять твое имя.
— А мне нравится, как ты произносишь его. Твой дядя не одобрил бы нас.
— Почему?
— Потому что я не такой порядочный, как он.
— Ты спал с девушками?
— И не только.
— Я ненавижу их всех.
Курт крепко поцеловал ее. Тело Гоноры обмякло. Она чувствовала, что погружается в пучину страсти, как в омут, и эта пучина сомкнулась над ее головой. Она с жадностью втянула в себя его язык. Курт расстегнул ее пальто и осторожно дотронулся до груди. Соски ее напряглись, внизу живота приятно заныло.
— Курт… я люблю тебя.
— Это называется желанием.
— Вовсе нет.
— До чего же они хороши, — прошептал Курт, лаская ее груди.
Гонора обвила руками его сильные плечи, гладила спину.
— Я люблю тебя… люблю.
— Чудесно. Мне кажется, что и у меня это не просто желание.
— Курт…
Никто из них не заметил, как к машине подошел Ленглей. Он заглянул в окно и увидел свою дочь в объятиях этого самодовольного негодяя Айвари, который имел стойкую репутацию донжуана и переспал почти со всеми женщинами компании. Его Гонора, его сказочная португалочка, свет его очей, обнималась и целовалась с этим подонком! Отчаянию Ленглея не было предела.