«А вдруг Бровин по дороге наговорил ей про меня черт-те чего?» — подумал он. От этой мысли стало ему неловко, и каждый раз, когда Анфиса смотрела на него, он отводил взгляд, нервничал, делал зряшные дела — подрезал и без того хорошо горящий фитиль свечи, брал кусок и начинал есть, хотя давно насытился, вставал и крутил ручку «Спидолы», хотя музыка была как на заказ и волна не пропадала.
— Не имела баба хлопот, да купила порося, — как будто угадав его мысли, ни к кому не обращаясь, вздохнул захмелевший Шкулин. Он вышел из-за стола, топнул два раза ногой.
— И-эх! — раскинул руки. — Найди, Наука, что-нибудь для души, халю-галю иль фокстрот, плясать буду! Давай, Анфиса, выходи в круг!
Анфиса сидела за столом, улыбалась.
В эфире грохотал джаз. Не обращая на него внимания, Шкулин шел по кругу с притопами и прихлопами.
— Давай, Петро, цыганочку с вы-х-хо-дом! — закричал Бровин.
Дробно зачастил Шкулин, пустился в пляс, помогая себе частушкой:
— Моя милка чешет-чешет
По сухому клеверу.
Без штанов и без рубахи.
Привыкает к северу!
И-йэх!
Бровин выскочил из-за стола, затопал:
— Ладушки, ладушки, где были, у бабушки!
Не удержалась Анфиса, выскочила следом.
«Ну вот, — удовлетворенно подумал Медучин, — танцы все-таки состоялись».
Дед Тимофей наблюдает за пляской, улыбается, лицо его благодушно, хлопает он в ладоши, помогает танцующим, стучит ногой под столом.
И-йэх! Й-йэх!
Не вводи меня во грех!
Я молоденька девчонка,
А целуюсь лучше всех!
Ладушки, ладушки…
Медучин догадывался, что частушки у Шкулина собственного сочинения. Шкулинские импровизации забавляли его, но он все же боялся, как бы тот не сморозил чего по запарке да под всеобщий пляс.
— Чего сидишь, Наука? Выходи, не брезгуй!
Мы не хуже и не лучше —
Перед богом всё равны.
Посмотрел бы ты, Медучин,
На себя со стороны!
И-йэх! Ладушки...
Все расхохотались. Медучин вышел, взял Анфису за руки, темп пляски сбился, и тут всё услыхали «Спидолу», затихли, и под грустную мелодию джаза танцевали они вдвоем, а Бровин и Шкулин ушли к столу, не мешали.
Анфиса танцевала легко, умело. Это удивило Медучина, и он забыл о своих опасениях. «У всех хорошее настроение, это главное», — подумал он.
Музыкальная программа закончилась. Дед Тимофей разлил по последней, Анфиса принялась убирать со стола, и это понравилось всем, заметил Медучин.
Когда она закончила, Медучин взял с подоконника фонарик и вышел с Анфисой на улицу.
— Кыш, дьяволы! — разогнал он с крыльца собак. Отдал фонарик Анфисе.
— Идите вон в тот дом, там мы живем с Бровиным. Третья койка свободна, кукуль есть, расстелите его — и спите на здоровье. А завтра устроимся. Идет?