Не прошло и минуты, как вызванный явился – больших размеров мужик, почему-то одетый по-уличному, в распахнутом тулупе, с рябоватым лицом, которому куда больше подошло бы выражение сонного благодушия, чем собачий восторг, написанный на нем сейчас.
– Тимофей, – Осоргин дернул правой стороной лица, такой мимики Татьяна Ивановна до сих пор у него не видела. Мужик в тулупе встрепенулся, изображая полную готовность бежать и хватать.
– Почему?.. – короткий жест в сторону окна, объяснений, кажется, не требовалось. – Кто допустил? Пелагея где?
– Ваше сиятельство, – Тимофей прижал обе руки к сердцу, под рукавами, свешиваясь из клочкастой овчины, болтались рукавицы на веревочках, и это вдруг показалось Кантакузиной настолько нелепым, что она едва не засмеялась в голос. – Так барышня ж погулять пожелали. Вы же ж сами велели не препятствовать… Кто же ж знал, что она по деревьям-то… Хотя, оно конечно… – запнувшись, он покачал головой, изо всех сил изображая сокрушение.
– Если простудится, пожалеешь, – сообщил Осоргин все так же без выражения. Это отсутствие эмоций на лице и в голосе выглядело сейчас особенно нечеловеческим, потому что говорящий явно был в ярости.
– Сей минут поймаем, – гладкая физиономия опала и сморщилась, Тимофей попятился к дверям, – не извольте… Вот ей же Богу…
Повернулся и кинулся вон. Тяжелый топот стих за стенами. Татьяна Ивановна невольно посмотрела в окно – но ничего, кроме солнца, заснеженных деревьев и далекого горизонта, там не увидела.
На какое-то время в комнате воцарилась тишина – вязкая, томная, как бывает при слишком ярком солнце, когда от света не хочется двигаться и тянет в сон. Только часы стучали торопливо и жестко.
Осоргин и его незваная гостья стояли посреди комнаты неподвижно, будто забыв, кто они и зачем здесь… Это продолжалось, впрочем, очень недолго. Николай Павлович шагнул в сторону, половица скрипнула под ногой. Кантакузина обернулась к нему, машинально поправляя шаль на груди, и тут же опустила руки, сообразив, что повторяет движение злосчастного Тимофея. Осоргин, впрочем, не заметил никаких ее движений, он по-прежнему думал о своем. Именно в этот момент ей сделалось совершенно ясно, что она приехала зря и никакой помощи от него ждать нечего.
– Так сколько, вы говорите, вашему отпрыску? Шестнадцать? Гимназист? И какие имеет дальнейшие намерения?
– Университет, – коротко ответила Татьяна Ивановна, Осоргин усмехнулся:
– Научная, стало быть, стезя? Уж не по стопам ли дядюшки Михаила Александровича? Это весьма похвально… Стихов не пишет? Прекрасно. Что ж, сударыня, я согласен принять на себя… хм… некоторые обязательства. Вам письменное обещание дать, или моего слова достаточно?