На доске появились новые фразы. Янош временами стирал написанное, и мел скрипел снова. Те, кто знал французский (русский и венгр сочли, что этот язык им подходит больше, чем немецкий), постепенно начинали понимать, что происходит. Однако лишь я, деля с Лобачевским общее тело, понимал все в достаточной степени.
И по мере того, как росло мое понимание, я все более ощущал необходимость передать его остальным. А время летело.
Лобачевский отвечал:
– Нужно торопиться, и поскольку я согласен, что час поздний, а опасность ужасна, я буду вынужден использовать современную отрывистую манеру разговора…
Когда был получен ответ на последний вопрос, я подозвал присутствующих к себе. Все они, если не считать Джинни (а она сейчас выглядела весьма эффектно) и сидящего у ее ног Свартальфа, представляли собой довольно жалкое зрелище. Усталые, потные, осунувшиеся. Галстуки либо ослаблены, либо просто сняты. Прически растрепаны. У большинства в руках сигареты. Я сидел на стуле, глядя на них. Возможно, у меня был вид еще более ужасный. То, что сообщил мне влезший в мое тело святой, было поразительно. Нет, это было просто кошмаром.
– Теперь все ясно, – заявил я. – Мы ошиблись. Бог ничего не приказывал своим святым и ангелам. По крайней мере, в нашем понимании – не приказывал. Появление святых объясняется нашей молитвой. Пастор, вы-то понимали все это и раньше. Но сознательно или нет, мы полагали, что являемся более значительными персонами, чем есть на самом деле, особенно по сравнению с силами Зла.
Лобачевский тут же поправил меня:
– Нет, для Него равно важно все. Но должна быть свобода выбора – даже для сил Зла. Более того, существуют соображения, в силу которых… Ну, думаю, тут не совсем подходит этот термин – «политика невмешательства». Не знаю, существует ли подходящая земная аналогия… Грубо говоря, ни Бог, ни Враг не желают своими действиями спровоцировать чрезмерно ранний Армагеддон. В течение вот уже двух тысяч лет они избегают прямого вторжения на… э-э… территории друг друга: Небо и Ад взаимно неприкасаемы, и такая «политика» в обозримом будущем не подлежит пересмотру…
Наша молитва была услышана. Лобачевский – святой в прямом смысле этого слова. Он не мог сопротивляться нашей мольбе, да это ему и не запрещалось. Но и помогать нам в Аду он тоже не мог. Это запрещено. Он вправе, оставаясь в моем бренном теле, отправиться с нами туда, но лишь как наблюдатель. Только как наблюдатель, ничего более. Он очень сожалеет. Каждый Дух должен идти своим собственным путем, ибо… Не важно. В общем, в наш континуум и в мое тело он вошел, преследуя иные цели.