Для современного зарубежного антиковедения, напротив, более характерно то, что можно было бы условно назвать «демодернизацией». При данном подходе античная древность оказывается сравнительно «примитивным», «традиционным» или «доиндустриальным» обществом, для которого современные категории по большей части неприемлемы. Общим принципом является отказ или крайняя осторожность в использовании даже таких нейтральных терминов, как «политическая партия», «парламент», «либерализм», «конкуренция» и т.п. Этот принцип распространяется и на реалии: в античном обществе не было ни свободного предпринимательства, ни стремления к прибыли, ни конкуренции, ни развитого банковского дела. При подобного рода экономике не могло быть ни четко осознанных классовых интересов, ни определенных политических партий, вместо которых действовали борющиеся кланы, похожие на шекспировских Монтекки и Капулетти, ни правильно организованных государственных институтов типа избирательной системы, парламента или регионального представительства>{484}. Задаются достаточно характерные вопросы. Можем ли мы переводить моралистические оценки античных авторов в политические понятия? Влияли ли в древности экономические факторы на политическую борьбу или же экономика, политика и идеология развивались автономно?>{485} Параллели переносятся скорее в область действительно примитивных обществ. При таком подходе ни один герой, в том числе Александр или Цезарь, не мог иметь какое-либо всемирно-историческое значение, максимум претендуя на роль локальной величины.
Хотя говорить о новой волне гиперкритики, наверное, не приходится, но определенные тенденции, несомненно, имеют место. Характерным явлением современного периода можно считать противопоставление материала современников (особенно — Цицерона) и современных событиям документов (прежде всего, археологических и нумизматических данных) материалу поздних источников (Плутарх, Аппиан, Дион Кассий), не говоря уже о бревнаторах эпохи Поздней Империи>{486}. Чрезмерное доверие по отношению к современникам, особенно — к Цицерону (любопытно, что Цезаря и Саллюстия этот процесс коснулся меньше) сочетается с гиперкритикой по отношению к поздним авторам.
Быть может, не менее значимым было общее изменение отношения к Римской Империи. В начале 20 века, а особенно в 30–40-е гг. отношение к ней было преимущественно негативным. На смену теории диархии Т. Моммзена приходит вначале теория «монархического принципата» В. Гардтгаузена>{487}. Наряду с теориями «чистой», «эллинистической» или «восточной» монархий появилось представление о принципате как особом типе монархии, военной диктатуры или авторитарной власти, опиравшемся на армию и другие силовые структуры