. В силу этого отдельное предложение мыслится единым и неделимым (индивидуальным) целым, в котором нет лишних «швов». Столь же нетрадиционно могут использоваться прописные и строчные буквы — первые для придания концептуального или эмоционального статуса слова
(SHUT, Shutness, Fresh Air, Pretend), а вторые — для снижения, деперсонификации или обезличивания называемого имени (само заглавие и имя автора подчас употребляются так —
эйми, каммингс). «Нестандартные регистры букв»
(miscapitalization) служат эмоциональному усилению или ослаблению фразы. Скобки и кавычки иногда играют роль включения и исключения планов реальности — между сном и мечтой, между
«миром» и
«немиром» и т.д. Случайные обрывы фраз, предложений, абзацев, диалогов, сбивки строк, тавтологические повторы и сокращения, перечни и перечисления, пропуски и отбивки в тексте — все эти приемы модернистского романного стиля создают впечатления «кубистического» восприятия мира героями.
М. В. (?). В жертву Интернационалу. Белогвардейский плакат. Около 1918–1920 гг. Керенский, Урицкий, Свердлов, Зиновьев, Луначарский, Ленин, Троцкий, Каменев, Радек и Раковский (внизу) приносят Россию-матушку на заклание перед монументом Маркса…
Разбросанность и «непричесанность» стиля «ЭЙМИ» ироническим способом противопоставляется строгой, ригидной, пирамидально-бюрократической структуре советского общества и пролетарского искусства. В сцене у Мавзолея Ленина это обыгрывается и на графическом уровне расположения текста — пирамидальную конструкцию «усыпальницы» передают расположенные нисходящей лесенкой слова на странице. Раскачивание ковыляющего поезда передается на письме обрывочным стилем фраз:
…пространство: и
тудасюд
а внепоезд непоезд беспоезд,
— сюдатуд
а бессвет несвеча внефонарь
под которым сижу;
под которым
под.
я
я; пишу
я пишу сюда, туд а
А отдаление от берегов советского инферно иконически репрезентируется «растяжкой» слов по отношению к полям страницы. «Нетоварищ» pesahtel у hoodozhnik не жалеет ни словесных игр, ни графических средств для описания всего того кошмарного опыта, который столь щедро предоставил ему в художественное распоряжение «товарищ СССР». Освобожденное из инфернального плена слово возвращает себе витальность первородного образа.
Вездесущая гибридизация в романе-травелоге Э. Э. Каммингса — это результат шока между двумя мирами, мирами экономических, политических, творческих и языковых ценностей. Гибрид становится единственной возможной формой, чтобы описать тотальное смешение — пребывание американского «Я» в советском «Мы». Каммингсовское поэтическое «Я», предпринимающее ад-вантюрный вояж в советскую Марксландию, теряется в массе, в этом адском скоплении социалистических фигур, но в итоге торжествует после выхода из ада и дает о себе знать в этом манифестарном тексте, утверждая в заглавии — «