Он знал, что и брат думает о ней; открыл глаза и посмотрел ему в лицо.
Левый глаз Маркелла неожиданно прищурился и хитро подмигнул ему.
«Эк его корчит!» – подумал Мартемьян и снова опустил веки.
Туго спеленатая рука наливалась тупой, звериной болью.
Сильный шелест в чаще заставил его снова открыть глаза.
Не Белка – прекрасное ее видение, все алмазное в радуге брызг, – стояло перед ним.
Собака закончила отряхиваться, бросилась на грудь Мартемьяну, лизнула в лицо, отскочила, кинулась к Маркеллу.
Секунду Мартемьян стоял неподвижно.
Потом быстро наклонился, здоровой рукой подхватил обрывок ремня у Белки на шее.
На конце ремня была полукруглая выемка – след пули.
Заросшее бородой, грубое лицо старого охотника осветилось счастливой детской улыбкой.
– Ястри тя… ладно ударил! – громко сказал он – и тут же спохватился: ведь это были лишние слова, их можно было и не говорить.
– …Убегая, он вскочил на ту же скалу, куда взобрался я.
– И ты не всадил ему пулю?
– Зачем? Чтобы и его тело разорвали волки рядом с моим? Из нас двоих он еще мог бы спастись, если б стая до нас добралась.
– Из вас двоих? Ты говоришь о звере, как о человеке! Что-то больно уж ты стал жалостлив тут на Алтае!
– Жалость? Нет, это не то слово. Тут что-то поглубже. Лютая рысь не трогает белку, когда на одном дереве с ней спасается от наводнения.
Пожилой охотник замолк, задумчиво теребя седеющую бороду.
Его молодой собеседник сердито сплюнул в костер:
– Меня, во всяком случае, с твоим зверем ничто не свяжет. Я буду не я, если завтра его не кончу!
Он решительно встал и принялся развертывать свой спальный мешок.
Пожилой с минуту молча следил за его движениями. Потом заговорил медленно, словно тяжелым свинцом наливая каждое свое слово:
– Прошу тебя, откажись от него. Довольно ты убивал ради одного удовольствия убивать. Смотри! – Он протянул руку, показывая на тугие тюки, грудой сложенные под низкорослым кедром. – Нашим лошадям не увезти всей добычи. Неужели тебе все еще мало?
Проводник-алтаец, на корточках сидевший у костра, поняв, что речь идет о тюках, забормотал, поблескивая голодными глазами:
– Якши, орус, куч якши! Албача бар – от бар, аракы бар, тары бар… (Хорошо, русский, очень хорошо. Добыча есть – мясо будет, порох будет…)
Для него тюки, набитые звериными шкурами, означали богатство, а богатство означало сытую жизнь и много пороху, чтобы опять добывать богатство.
Молодой охотник резко повернулся к товарищу.
– Я не для того ехал четыре тысячи километров сюда на Алтай, чтобы слушать проповеди. Надо быть старой бабой, чтобы пропустить случай добыть такого редкого зверя.