.
Но все же другие идеи, свойственные антропологической теории и этнографической практике, в своей совокупности препятствуют подобному пониманию.
Стремление антропологов преувеличить неэффективность хозяйства охотников отчетливо явствует из того, каким неподобающим образом его сравнивают с неолитическим хозяйством. Охотники, как категорически утверждал Лоуи, «чтобы поддерживать свою жизнь, должны работать гораздо тяжелее, чем земледельцы и животноводы» (Lowie, 1946, р. 13). В этом конкретном пункте эволюционная антропология в особенности находила уместным, или даже теоретически необходимым, принять традиционный тон обвинения. Этнологи и археологи сделались «неолитическими революционерами»; в своем энтузиазм» преклонения перед Революцией они не останавливались ни перед чем, чтобы разоблачить «первобытный строй» («режим каменного века»), включая некоторые очень давние скандалы. И далеко не в первый раз философы стали относить раннюю стадию человеческой истории скорее к природе, чем к культуре. («Человек, который проводит всю свою жизнь, преследуя животных только для того, чтобы их убивать и съедать, или же бродит от одного куста ягод к другому, в действительности живет как самое настоящее животное» [Braidwood, 1957, р. 122],) Таким образом,
охотники были повержены, и антропология могла беспрепятственно превозносить Великий Неолитический Скачок Вперед: основное
технологическое достижение, которое принесло с собой «принципиальную возможность досуга благодаря освобождению от трудов, направленных исключительно на добывание пищи» (Braidwood, 1952, р. 5; ср. Boas, 1940, р. 285).
Лесли Уайт в своем оказавшем существенное влияние на умы эссе «Энергия и эволюция культуры» объяснял, что неолит произвел «огромный прогресс в культурном развитии.., как следствие огромного увеличения количества энергии в год на душу населения, осваиваемой и контролируемой благодаря земледельческому и скотоводческому мастерству» (White, 1949, р. 372). Уайт еще более подчеркнул эволюционный контраст, определив человеческм усилие как основной источник энергии палеолитической культуры и противопоставив его доместицированным растительным и животным ресурсам неолитической культуры. Такое определение источников энергии сразу позволило дать особенно низкую оценку «термоди» н.эмического потенциала» охотников — потенциала человеческого усилия: «средний ресурс мощности» в 1\2 лошадиной силы на душу (White, 1949, р. 369) — как раз, при устранении человеческого усилия из неолитической культурной деятельности, выходило, что люди высвобождались неким трудосберегающим изобретением (доместицированными растениями и животными). Но очевидно, что Уайт неправильно понимал проблему. ОсновивЯ механическая энергия, которой располагали как палеолитическая, так и неолитическм культуры, обеспечивалась человеческими существами, будучи в обоих случаях трансфорНИ-риванной из растительных и животных источников, так что, за несущественными исключениями (редкие случаи непосредственного использования нечеловеческой силы), количество энергии, «используемой» на душу населения в год, было одинаковым в палеолитическом и неолитическом хозяйствах — и оно остается примерно постоянным на протяжении человеческой истории вплоть до начала промышленной революции