Роберт взглянул на него с таким отвращением, что Жоффруа соизволил опустить глаза — как раз в тот момент, когда офицер поднес Генриха к отцу, перебросив его через плечо, как визжащего поросенка.
— Я ничего не могу с ним поделать, милорд, — сказал он. — Молодой хозяин, похоже, не может освоить удар по мишени и отказывается упражняться.
Роберт снял племянника со спины офицера.
— Парень его освоит, если за обучение возьмусь я, держу пари. — Он улыбнулся, заглянув в задиристое веснушчатое лицо, измазанное слезами. — Но я не учу вопящих, как ты, младенцев.
Рев прекратился; Генрих замер.
— Ты можешь научить меня, дядя? — спросил он, задыхаясь.
— Да, могу. — Роберт глядел в серые, как море перед штормом, глаза племянника, так похожие на глаза Мод, что дрожь пробежала у него по спине. Как поднялся бы дух сестры, если бы она смогла увидеть своего старшего сына. Как это помогло бы всему их делу! У него возникла идея. Он поставил мальчика на ноги, взъерошил его жесткие рыжеватые волосы и повернулся к Жоффруа.
— Раз ты не едешь сам, пошли со мной мальчика, в знак своей верности. Обещаю следить за ним и охранять — он будет в целости и сохранности. Когда Генрих вернется в Нормандию, он будет лучшим воином во всем христианском мире.
Жоффруа нахмурился.
— Все это хорошо, Роберт, но в Англии сейчас опаснее, чем когда-либо. Представь, вдруг Оксфорд сдастся? Что тогда будет? И чему ты собираешься обучать мальчика?
— Папа, пожалуйста, я хочу поехать! Я хочу увидеть маму! — Генрих стал нетерпеливо дергать отца за тунику.
— Генрих будет обучен грамоте и рыцарскому поведению, как и приличествует его положению. Клянусь жизнью, что буду охранять мальчика так же, как собственных сыновей.
— Как Филиппа? — сказал Жоффруа с нехорошей улыбкой.
Жестокое напоминание о его младшем сыне Филиппе, прошлой весной перешедшем на сторону Стефана, наполнило Роберта такой убийственной яростью, что он едва удержался, чтобы не свернуть Жоффруа его изящную шею. Он с трудом выносил мысль о потере сына, но еще меньше мог слышать, как об этом говорят с такой бесцеремонностью.
— Я не должен был так говорить. Прости меня, — поспешно произнес Жоффруа, взглянув на лицо Роберта. — Но послать с тобой Генриха — большой риск. Он — мой наследник.
— В Англии низки нравы, — ответил Роберт, взяв себя в руки. — Генрих может стать символом новой надежды, светлого будущего, и обратит сердца к нашему делу. Лишь одно его присутствие поможет нам победить Стефана в Оксфорде.
Генрих бросился на землю, из его горла вырвалось рычание:
— Я поеду! Я поеду!!! — Лицо мальчика стало багровокрасным, а затем пурпурным.